Спустя минут 5 музыка перестала играть. Один из этих четырёх граждан встал со своего места и приблизительно на 1 минуту куда-то вышел. Возвращаясь на своё место и проходя мимо моего стула, я инстинктивно почувствовал, что он обратил на меня особое внимание. Усевшись на своё место, гражданин этот стал переглядываться со своими сотоварищами, желая обратить их внимание на меня. Сотоварищи, очевидно, поняли его. Двое из них сразу перешли на тему о жидах, указывая на то, что во всех бедствиях и страданиях „нашей России“ виноваты жиды. Указывалось на то, что против засилия жидов необходимы особые меры как погромы и массовые избиения. Видя, что я им не отвечаю и что стараюсь от них отворачиваться, желая избегнуть столкновения, они громко стали шуметь и ругать паршивых жидов… Затем эти же двое граждан говорили о том, что в существовании чёрной биржи виноваты те же жиды-биржевики, которых поддерживают „их Троцкий и Каменев“. Такое же оскорбление вождей русской революции меня до глубины души возмутило, и я решил заявить в отделение милиции для составления протокола».
* * *
Автор многочисленных книг и публикаций по еврейскому вопросу, участник Белого движения, сионист, эмигрант Даниил Пасманик констатировал тогда: «Мы должны признать, что многие евреи собственными действиями вызывают настроение обострённого антисемитизма. <…> Все охамившиеся евреи, заполнившие ряды коммунистов, — все эти фармацевты, приказчики, коммивояжёры, недоучившиеся студенты, бывшие экстерны и вообще полуинтеллигенты, — действительно причиняют много зла России и еврейству».
В партии большевиков ещё в 1922 году евреи составляли всего 5,2 процента. Однако при выборах членов ЦК на XI съезде партии, прошедшем в том же году, представители еврейства получили 26 процентов мест: это был заметный фактор.
Проблема вдруг возникших в Центральной России антисемитских настроений была столь остра, что в 1923 году Комиссариат внутренних дел создал специальную комиссию по изучению вопроса.
Во время Гражданской войны с антисемитами боролись самым жёстким образом. Постановление, принятое Советом народных комиссаров ещё 27 июля 1918-го, гласило: «Принять решительные меры к пресечению в корне антисемитского движения. Погромщиков и ведущих погромную агитацию предписывается ставить вне закона».
Проще говоря, за подобный разговор («ведение погромной агитации») вполне могли расстрелять. Когда Марк Родкин в своих показаниях упоминал о призывах к погромам, он, вполне возможно, знал, что́ делает.
Однако в редакцию Уголовного кодекса 1922 года это постановление не вошло.
Теперь большевистская власть числила антисемитизм по разряду «общественно-бытовых извращений», наподобие алкоголизма.
В то же время данный случай, при умелой подаче, можно было подвести под статью 59–7 УК «Пропаганда или агитация, направленные к возбуждению национальной или религиозной вражды или розни». И это уже грозило тюремным сроком.
Есенин, трезвея, начал перебирать, чьей помощью он мог бы воспользоваться сегодня.
Калинину уже звонили, и кончилось это плохо. Блюмкину вряд ли стоит звонить: и он, и его начальник могут неоднозначно расценить случившееся.
То ли Есенину, то ли кому-то из сотоварищей пришла мысль: а если Демьяну Бедному позвонить? Свой человек — русский, Ефим Придворов по паспорту, — поэт, но влияния настолько огромного, что живёт в Кремле.
Есенин попросил телефонный аппарат — ему предоставили.
Бедный в своей кремлёвской квартире взял трубку.
Есенин представился и попросил помочь. Бедный попросил изложить суть дела.
— Один еврей четверых русских арестовал, — посмеялся Есенин и вкратце описал, как всё было.
Когда трубку вернули дежурному, Бедный сказал, что заступаться за этих граждан не считает нужным и советует действовать строго по закону.
В своих показаниях Есенин настаивал: «…во время разговоров про литературу упоминали частично т. т. Троцкого и Каменева и говорили относительно их только с хорошей стороны, то, что они-то нас и поддерживают».