Он писал: «Варвар Пётр был национальнее всего бородатого и разузоренного прошлого, что противостояло ему. Декабристы национальнее официальной государственности Николая I с её крепостным мужиком, казённой иконой и штатным тараканом. Большевизм национальнее монархической и иной эмиграции, Будённый национальнее Врангеля, что бы ни говорили идеологи, мистики и поэты национальных экскрементов».
Именно Троцкий был предвестником «русского поворота», который случится в Советской России спустя десятилетие с лишним.
В этом смысле Троцкий — «сталинист». Или, формулируя иначе, есть смысл говорить о «троцкисте» Сталине, ибо в 1930-е годы он наверняка помнил, чьи идеологические наработки, без ссылки на первоисточник, были взяты им на вооружение.
* * *
Ещё не прочтя книгу «Литература и революция» целиком, Есенин, сразу по возвращении из Америки, знакомится с её отдельными главами, публиковавшимися в советской прессе.
Говоря о «гении» Троцкого, Есенин вовсе не пытался, как может показаться, подольститься к власти.
Посыл Троцкого слишком очевиден, чтобы его не разглядеть.
Поэт Иннокентий Оксёнов записал после одной из встреч с Есениным, что, при всей сложности отношения к еврейству, «Троцкого, однако, Сергей любит, потому что Троцкий „националист“». Слово «националист» Оксёнов поставил в кавычки, потому что так сам Есенин определял Троцкого.
Троцкий, считая пролетарскую литературу аморфной и несостоятельной, собирался группировать вокруг себя «попутчиков».
Есенин и трое его друзей, увы, подкинули и политическим, и, главное, литературным противникам Троцкого и Воронского отличные козыри, которыми те не преминули воспользоваться.
Редактор Госиздата РСФСР Иван Евдокимов 22 ноября записал в дневнике: «Воронского было жалко сегодня: он прямо и открыто говорил Клычкову: „Хороши“. И негодующе заявлял ему: „Вы и меня не постеснялись затянуть. В два часа ночи звонили ко мне и просили освободить из участка“. В общем, ему было сказано, что оставаться в „Красной нови“ ему будет нельзя. Клычков сегодня страшно страдал, лицо его менялось через каждые десять минут».
В тот же день Есенин набрасывает черновик письма Троцкому:
«Мне больно за всю историю, которую подняли из мелкого литературного карьеризма т. Сосновский и Демьян Бедный.
Никаких оправданий у меня нет самого. Лично я знаю, что этим только хотят подвести других „попутчиков“…»
Письмо Есенин не отправил.
Но он вполне осознавал, что сейчас начнётся и в кого полетят камни.
До этого скандала только однажды форпост пролетарской литературы «На посту» позволил себе усомниться в литературоведческих раскладах Троцкого. В октябрьском номере критик и писатель Александр Зонин, не называя имени Троцкого, сетовал: «Без Пильняка, Вс. Иванова, Елиз. Полонской, Есенина и ещё некоторых разного калибра попутчиков, оказывается у нас в литературе пустое место», — и дальше не знал, что сказать, потому что портрет человека в пенсне наверняка висел у него за плечом.
Но в ноябрьском, вышедшем в самом конце месяца, номере журнала его редактор Г. Лелевич (настоящее имя Лабори Гилелевич Калмансон) уже повышал голос: «…вопрос о пропорциях внутри внимания партии к литературным вопросам вполне современен. Пильняки, Ахматовы, Есенины, Всеволоды Ивановы и т. д. неоднократно популяризировались со страниц „Правды“ (не говоря уж об акафистах в „Красной нови“ и т. д.), а что, кроме щелчков и „ударов оглоблей“, встречала на страницах „Правды“ пролетарская литература?»
«Удар оглоблей» — прямая цитата из той части книги Троцкого, где он разбирает пролетарскую поэзию.
В первых числах декабря, наряду с перепечатками фельетона Сосновского, начали подлаивать провинциальные советские газеты, прямо называя Есенина «черносотенцем».
Давнишний знакомый Есенина Владимир Воскресенский, видевшийся с ним в те дни, писал, что Есенин «был и взволнован, и огорчён этой неприятностью, хотя бравировал и старался не показать, что она его трогает».
Стоит отдать должное выдержке Есенина.
Он не сдаётся, но, напротив, загорается идеей провести десятилетний юбилей своей литературной работы. Притом юбилей проводить рано: первая его публикация — стихотворение «Берёза» — состоялась в январском номере журнала «Мирок» за 1914-й. Но дело не в датах.
Есенин задумал обратиться в Совнарком с просьбой выдать ему на проведение литературного юбилея не менее десяти тысяч рублей, чтобы посмотреть на реакцию партийцев. И, при любых раскладах, провести юбилей, чтобы увидеть, кто явится, а кто испугается иметь дело с «черносотенцем».