Тут бы понять, кто завтра окажется у власти.
Тем более что Троцкий даже не стал прерывать поездку в Сухум и не присутствовал на похоронах.
26 января Есенин приходит в Дом Советов и несколько часов стоит у гроба Ленина, неотрывно глядя на мёртвого вождя.
27 января он выписывается из санатория.
Глава шестая
«Быть настоящим, а не сводным сыном…»
1924–1925
Ленин станет для Есенина такой же фигурой, как Пётр Великий для Пушкина.
Воплощением государственности, которая однажды по строгому пересчёту окажется более весомой, чем всё эмоциональное, ранимое, ломкое, нарочитое, дерзкое — в общем, человеческое.
Ты, слабый человек, уйдёшь, — твою песню, если она окажется честной, споют, — но даже для песни необходимо пространство, обжитое людьми, говорящими на твоём языке.
Необходимо отечество, ведо́мое титаном.
Стоя у гроба, Есенин задумает огромную поэму.
Он сумрачен, но вместе с тем будто зачарован происходящим: этой колоссальной массой людей, идущих проститься с вождём мирового пролетариата, этой мёртвой головой — лобастой, кажущейся огромной.
Он уверен, что у него получится великолепная поэма.
Герои всё те же, что были изначально задуманы в драме «Страна негодяев»: Ленин, Махно, мужики, большевики, повстанцы.
Но там получилось что-то другое, Ленин туда и вовсе не вместился.
Есть смысл углубиться в тему заново.
Надо только собрать воедино раздробленную на режущие осколки правду.
Создаётся ложное, но очень сильное впечатление, что после такой трагедии, как смерть Ленина, всё будет честнее, прозрачнее.
Никто не сможет вести себя подло.
Впрочем, некоторое время это чувство будет находить подтверждение.
Почти обрушившаяся жизнь Есенина вдруг резко идёт на лад.
Есенин возвращается к Бениславской — и никто в коммунальной квартире не говорит, что ему тут не место.
Обещает Миклашевской, что напишет, помимо самых лучших посвящённых ей стихов, ещё и монографию о ней — она, кажется, тронута и взгляд её многообещающ.
В первых числах февраля сдаёт Воронскому рукопись книги «Стихи (1920–1924)» — Галя помогла всё собрать, расставить в правильном порядке. Спустя несколько дней Воронский передаёт: книга принята к публикации.
Никаких тебе бойкотов, ни малейших препон.
В первом номере журнала «Красная новь» за 1924 год Воронский пишет огромную статью о Есенине, где много сетует на есенинскую душевную дисгармонию, на его религиозность и тягу к пугачёвщине. Главное, однако, не это. Воронский, сколько бы оговорок ни делал, чётко заявляет: «Есенин — чрезвычайно одарённый поэт, такой, каких у нас в России можно счесть по пальцам одной руки». Статья эта является продуманным, весомым и убедительным ответом и Воронского, и стоящего за его спиной Троцкого — недаром их вместе, парой, рисуют на карикатурах — всем на свете сосновским и кольцовым.
В те же дни Есенин с Ганиным заходят в редакцию «Красной нови» и знакомятся с редактором Госиздата Иваном Евдокимовым. Тот, совсем недавно писавший в дневнике о натуральной человеческой катастрофе, приключившейся с четырьмя поэтами, Есениным очарован — вскоре они становятся близкими приятелями.
7 февраля у него неожиданным образом появляется ещё один товарищ — из самых партийных верхов. В Москву делегатом на II Всесоюзный съезд Советов приезжает секретарь ЦК компартии Азербайджана и по совместительству редактор газеты «Бакинский рабочий» — в 25 лет! — Пётр Чагин (настоящая фамилия — Болдовкин).
Увиделись с ним на каких-то артистических посиделках — Есенин теперь благодаря Миклашевской знал всех артистов и был вхож в эти круги.
С Чагиным проговорили весь вечер.
Тот на другой день возвращался в Азербайджан. Так бы и ограничилось всё разовой встречей, если бы не случайность.
«Рано утром, — вспоминает Чагин, — меня в гостинице разбудил энергичный стук в дверь. В неожиданном раннем посетителе я узнал Сергея Есенина. Застенчиво улыбаясь, он сказал:
— Простите, но, кажется, мы вчера с вами перепутали калоши.
Оказалось, действительно так и было».
Есенин вполне мог бы Чагина не искать и не будить, а так и ходить себе преспокойно в его калошах, раз уж подошли по размеру; но за этой застенчивостью видно весёлое лукавство, замешенное на любопытстве: он всерьёз хотел дружить с самыми настоящими большевиками.
Раз у них был такой вождь, как Ленин, — что-то в них должно быть.
Одно дело — пользуясь именем, добиваться приёмов у Каменева, Куйбышева и Троцкого; совсем другое — запросто разговаривать, встречаться и знаться с ними, как в своё время с Толей или, скажем, с Ширяевцем.