А у Васи хотя бы десяток отличных стихов есть.
* * *
Казин, хотя и горд был, что его позвал сам Есенин, вырваться не смог.
Из Сестрорецка Есенин вернулся в Ленинград.
Главой Ленинградского отделения Госиздата работал Илья Ионов (настоящая фамилия — Бернштейн) — пятидесяти семи лет, в прошлом профессиональный революционер. Харизматик, одесский еврей, в 1908 году по обвинению в принадлежности к военно-боевой организации Санкт-Петербургского комитета РСДРП был приговорён к восьми годам каторги и отбывал её в каторжных тюрьмах, в том числе в Шлиссельбургской крепости. Так и просидел до Февральской революции. Теперь он был высокопоставленным партийным функционером — членом Центральной контрольной комиссии РКП(б), а также автором двух никем не замеченных книжек стихов, шурином главы Ленинграда Григория Зиновьева и председателем Ленинградского общества политкаторжан.
Они познакомились и начали — насколько это возможно, учитывая разницу в возрасте, статусе и убеждениях, — приятельствовать.
Есенина всегда тянуло к большевистским лидерам — тут была особая смесь любопытства и восторга, и обиды, и даже в какой-то степени затаённой неприязни, от которой он явно хотел избавиться, и — куда без него — крестьянского лукавства: сейчас я с вами сойдусь, а вы меня прокатите на своём большевистском горбу.
В случае Ионова-Бернштейна нельзя не отметить и того, что Есенина непреодолимо тянуло к представителям этого древнего, поразительного народа.
Испытывая перманентное раздражение по поводу своих насыщенных и непростых русско-еврейских контактов, Есенин в то же самое время нацеленно стремился сойтись, сдружиться, объясниться с кем-то, способным ответить на накопившиеся вопросы. Должны же все эти противоречия иметь хоть какое-то объяснение!
Не Эрлиху же держать ответ. Эрлиха Есенин очень любил, но что этот юнец мог объяснить? Души в нём было с избытком, а ума — не больше, чем у Приблудного.
Ионов для этих целей подходил.
К тому же он купил у Есенина собрание стихов — книга под имажинистским названием «Ржаной путь» находилась в стадии подготовки.
В качестве предисловия к сборнику Есенин пишет программное стихотворение, многое в его взглядах объясняющее:
Издатель славный! В этой книге
Я новым чувствам предаюсь,
Учусь постигнуть в каждом миге
Коммуной вздыбленную Русь…
Можно, конечно же, впав в излишнюю филологичность, напомнить, что прилагательное «вздыбленный» в буквальном смысле может означать «висящий на дыбе», «пытаемый». Но всё это от лукавого; торжественные эти стихи говорят совсем о другом: я, поэт Сергей Есенин, хочу разделить с вами, большевиками, наш общий праздник обновления жизни; волею судеб мне пришлось на несколько лет выпасть из всех этих процессов, но я готов вернуться и наверстать упущенное.
Эрлих вспоминает, что в начавшийся, наконец, трезвый период Есенин ежедневно сидел у Ионова в Госиздате с трёх до пяти часов вечера. Ионов много рассказывал о своём заключении, о Шлиссельбургской крепости, о ссылке сначала в Нарым, а затем в село Тутура Верхоленского уезда Иркутской губернии. Неизбежно выплывали истории из жизни иных каторжников царских времён. Понемногу на основе этих рассказов у Есенина вызревал замысел «Поэмы о 36».
С тех пор как Ленин умер, Есенин был внутренне готов к созданию советских вещей — уже не той «космической» формы, характерной для его поэтики 1917–1918 годов, а реалистических, повествовательных, имеющих прямое отношению к тому, что на самом деле происходило. Нужен был только сюжет — и вот, кажется, нашёлся.
* * *
13 июля состоялось ещё одно удивительное путешествие из разряда: ах, нам бы в тот день в ту компанию.
Всероссийский союз писателей зафрахтовал пароход для путешествия из Ленинграда в Петергоф. Билеты на рейс продавались — по всему городу висели афиши.
Главными выступающими значились вернувшийся из эмиграции Алексей Николаевич Толстой и Сергей Есенин.
Помимо них присутствовали и символист Владимир Пяст, и Всеволод Рождественский, и вся есенинская свита — Иван Приблудный, которому тоже предоставили право выступить, и компания имажинистов.
С утра на готовом отчалить пароходе уже собралась публика, все литераторы прибыли — не было, как обычно, только Есенина.
Толстый и важный администратор в необычайном волнении носился туда-сюда по палубе, высматривая кудрявую голову, — и, наконец, с облегчением обнаружил Есенина в сопровождении друзей, тащивших ящик пива.