Значит, было желание его задеть.
В этом можно увидеть элементарную человеческую зависть.
А можно разглядеть иное — вполне объяснимое.
И Шершеневич, и Мариенгоф тоже очень, очень хотели стать участниками большой литературы. Они тоже мечтали публиковаться в «Красной нови». Им тоже хотелось, чтобы Вардин перетягивал их у Воронского. Их хвалёная независимость им самим давно надоела.
Однако за Есенина борьба шла, а за них — нет.
Умная девушка Катя Есенина писала брату: «Помни, что ты козырная карта, которая решает участь игроков».
Но Вадим и Анатолий не без оснований могли считать, что в Есенине в том виде, в котором он теперь выставлялся на торги, их огромный вклад. Они его создавали! Ну, или как минимум шагали с ним плечо к плечу!
Но теперь им не то что доли — даже комиссионных со сделки не доставалось.
Есенин оторвался от земли и полетел, а они, Шершеневич и Мариенгоф, сидели на берегу — два грифа, издающие печальные каркающие звуки и бессмысленно вздымающие крылья.
Дар их был безусловен, но на этот небосвод они взлететь не могли.
Что-то здесь было то ли с земным притяжением, то ли с атмосферой.
Словно в этом особенном небе могли летать только гении.
В таком обиженном состоянии не то что «Вольнодумец» своруешь — будешь, как Приблудный, ботинки красть. Даже не затем, чтобы поносить, а так — размахнувшись, в реку забросить.
И идти потом по набережной, вытирая слёзы кулаком.
Впрочем, едва ли Есенин был обязан понимать все эти психологические мотивы. Литература — дело суровое.
В то лето, месяцем раньше, говоря о поэзии с Ричиотти, Есенин сказал, что выигрывает благодаря своему выдержанному характеру.
Ричиотти — боец, матрос, настоящий герой — улыбался и чуть подтрунивал: да ладно, Сергей, какая у тебя выдержка, что ты говоришь?
Есенин даже не обижался, но снова ему повторял: именно выдержка и спокойствие, умение пройти сквозь хулу и хвалу — да-да, как у Пушкина, добро и зло приемля равнодушно и с дураками не споря.
Ричиотти так и не поверил — молодой, и взрослел медленно. А Есенин, будто заранее зная свой срок, за год брал столько, сколько иные за десятилетие не в состоянии осознать.
24 августа Есенин пишет секретарю Ассоциации вольнодумцев Матвею Ройзману снисходительное и чуть брезгливое письмо:
«Всякое заимствование чужого названия или чужого образа называется заимствованием открыто. То, что выдаётся за своё, называется в литературе плагиатом.
Я очень рад, что мы разошлись. Но где у вас задница, где голова, понять трудно».
И далее в форме приказа с лёгким привкусом угрозы продолжает: «Уберите с ваших дел общее название „Ассоциация Вольнодумцев“, живите и богатейте, чтоб нам не встречаться и не ссориться».
Последующие события сестра Катя описывает как проходные, почти случайные: зашёл Грузинов, стал что-то рассказывать о кознях, которые замышляют Мариенгоф и Шершеневич в связи с есенинским письмом; в ответ Сергей, чуть ли не позёвывая, отвечает:
— Скучно всё это… Пошли бы они к чёрту.
И, будто бы в шутку, предлагает Ивану имажинистскую группу распустить.
Тот сразу соглашается.
31 августа в газете «Правда» появляется письмо:
«Мы, создатели имажинизма, доводим до общего сведения, что группа „имажинистов“ в доселе известном составе объявляется нами распущенной.
Сергей Есенин, Иван Грузинов».
Удар этот был куда сильнее, чем попытка выпустить «Вольнодумец», на который ни у Мариенгофа с Шершеневичем, ни у Есенина на самом деле не было ни сил, ни средств.
Но у Есенина была другая, с позволения сказать, крыша — и не только советские маститые журналы, но и, к примеру, Госиздат, который только что купил у него для отдельного издания «Поэму о 36» и вот-вот купит, несмотря на одновременную публикацию в Лениздате, ещё и «Песнь о великом походе» (по рублю за строку! наивысшая ставка! только у Маяковского такая же! 612 строк — 612 рублей!) и в котором Есенин рассчитывал издать собрание своих сочинений.
А имажинистов Госиздат и не думал издавать! По рублю за строку им не платил! И даже по копейке не заплатил бы! Их туда и на пушечный выстрел не подпускали. Имажинистское сообщество оставалось единственным местом обитания Анатолия и Вадима, ну и Матвея Ройзмана тоже. Не гостиницей для путешествующих в прекрасном, а плавучей хибарой, которую они столько лет возводили.
В те же дни по инициативе Есенина было учреждено общество «Современная Россия». Устав общества, список членов и протокол собрания от 27 августа, то есть между написанием письма Ройзману и публикацией заявления в «Правде», были переданы в Народный комиссариат внутренних дел РСФСР.