В этот заезд прямым текстом сообщил ей:
— Галя, вы очень хорошая, вы самый близкий, самый лучший друг. Но я не люблю вас как женщину. Вам надо было родиться мужчиной. У вас мужской характер и мужское мышление.
Галя на несколько секунд закрыла глаза (чтобы не брызнули слёзы), а посмотрела на него уже успокоившись, со всем внутри справившись:
— Сергей Александрович, я ничего от вас не требую и никак не посягаю на вашу свободу.
В тот же вечер нашла возможность разыскать своего прежнего любовника Сергея Покровского, пошла с ним гулять. Покровский был вне себя от счастья. Галя по большей части молчала и на его слова, не слыша их, улыбалась.
— Вы слышите, Галя? — переспрашивал он время от времени.
Та кивала, как будто слова долетали с запозданием в полминуты.
Ситуацию, сама того не осознавая, качнула Катя Есенина.
В те дни она познакомилась с питерской поэтессой Марией Шкапской.
Как-то Шкапская позвонила Кате:
— Можно зайти к вам в гости с одной подружкой?
Катя выбежала в соседнюю комнату: там за столом сидели Наседкин, Галя и Сергей, причём последний был уже хорошо под хмельком. Сказал:
— С подружкой — это хорошо.
Подружка — звали её Софья — оказалась внучкой Льва Николаевича Толстого.
Кроме того, как будто дедушки Толстого ей мало, она была без пяти минут женой Бориса Пильняка — многие наблюдали их бурный, с Достоевскими страстями и перехлёстом, роман.
Толстая была моложе Есенина на пять лет, ровесница века: в марте 1925-го ей было 25 лет.
Она была дочерью Андрея Львовича Толстого и Ольги Константиновны Дитерихс — свояченицы известного толстовца Владимира Черткова.
До Пильняка Софья уже успела побывать замужем: ещё в 1921 году вышла за Сергея Михайловича Сухотина, тоже сына известного толстовца: всё вокруг было перепутано со всемирной бородой.
Впрочем, первый муж сам по себе был любопытной личностью: в декабре 1916 года он вместе с великим князем Дмитрием Павловичем, князем Феликсом Юсуповым и Владимиром Пуришкевичем убил Распутина.
Старец, однако, даже убиенный смог отомстить — в 1922 году Сухотина разбил паралич.
Отношения между ним и Софьей к тому моменту уже были, судя по всему, дурные — они расстались; проблема, однако, была в том, что она успела забеременеть.
Родила дочку. Парализованного Сухотина вывезли за границу.
Они даже не успели официально развестись.
Есенин всех этих подробностей не знал.
В былые времена его остановил бы сам факт наличия у Софьи мужчины, да ещё и его близкого приятеля Пильняка: Есенин, что называется, не пил из чужой посуды.
Но годы брали своё: после Айседоры, которая как раз намеревалась исправить своё финансовое положение публикацией тысячи любовных писем, хорошо хоть не от тысячи адресатов, уже смешно было рассуждать на эти темы.
Приходу Толстой Есенин обрадовался. На дочке Шаляпина он уже собирался жениться, а этот вариант показался ещё более привлекательным.
Толстая не была красавицей, но явственно имела и женское очарование, и силу характера. Она показалась внимательной, по-хорошему сдержанной, совсем не пафосной. Женственной, наконец.
Есенин, разогретый алкоголем, бросился за ней ухаживать. Галя Бениславская реагировала на это со спокойствием давно приговорённой.
За полночь Есенин вдруг протрезвел и отправился Софью провожать.
Прогуляли и проговорили несколько часов.
Даже поцеловать не пытался.
Не то чтобы незримый Пильняк мешал — а так, повзрослел, никуда уже не торопился.
На другой день сообщил Гале и Кате:
— У Пильняка её отобью.
Через четыре дня Есенин закатился к ней в Померанцев переулок, дом 3, квартира 8 — ночью, в компании с Приблудным, оба пьяные вдрызг; остались ночевать.
Она безропотно их приняла, ночью допоила до нужной стадии, утром накормила, начистила, сама сходила за пивом.
Тут как раз заявился Пильняк. С одной стороны, главный русский советский поэт Есенин, со своим луганским Санчо Пансой, с другой — на тот момент главный русский советский писатель Пильняк, а посредине — внучка титана.
Есенин снисходительно кивнул Пильняку:
— Ты её люби. Я всю ночь тут спал, а между нами ничего не было. Она тебе верна.
Сам тем временем прикинул: такая же, как Галя, — безропотная, покладистая, всё стерпит.
Надо в жёны взять. Пусть будет ещё и такая жена, в числе других.
Что до Пильняка — обойдётся.
На радостях всех позвал в Грузию:
— Там такие друзья, такое солнце! Поедем?
К тому моменту уже успел уговорить Качалова и Бабеля с Ивановым, а Эрлиху написал отдельное письмо: «…буду ждать тебя на Кавказе, милый Вова».