Жизни он край видит — вот откуда мука.
Никакие попугаи тут ни при чём.
15 июля 1925 года отправляет Софье Толстой ответную телеграмму: «Чувствую хорошо скоро увижу люблю — Сергей».
Письмо с того света будто. Если нитка с бусами оборвётся и бусы на каменный пол посыплются — такой же звук будет, как от этих неживых слов.
16 июля Есенин возвращается из Константинова в Москву.
Сразу идёт в «Красную новь» и читает там два новых стихотворения.
Василий Наседкин запишет о стихах: «…мне послышались новые, бодрые нотки».
«Бодрые нотки»? Когда в таких стихах слышатся бодрые нотки, надо креститься.
Скелет костьми гремит, а в ответ: ну что, бодренько так. Трам-трам. Можно даже станцевать.
В день возвращения Есенина в Москву мать Софьи Ольга Константиновна пишет ей: «Я могу примириться и относиться к случившемуся, как к большому кресту и испытанию, выпавшему тебе и мне. Тебя я буду всегда любить, сердце моё полно ужаса и жалости к тебе, недоумения — как ты можешь связывать свою жизнь с пьяным, хотя бы и добрым человеком».
Что могла ответить Соня? — «мама, зато он гений»? Так? Или как?
Мать пишет: «Неужели ты не нашла лучшей цели в жизни, высшего смысла её, как только стать женой пьяницы, хотя бы и модного поэта?»
И далее: «Бедная, бедная ты моя девочка. Моё сердце разрывается и от горя, и от ужаса за тебя, и от возмущения и отвращения».
Сама Соня вспомнит, каким был Есенин по возвращении: «…ложились спать в нехорошем друг к другу чувстве».
Он не хотел её.
* * *
И тем не менее от планов своих они не отказываются: свадьба.
А потом, решили, на Кавказ, к Чагину, к Тициану Табидзе, к Яшвили, к грузинам, к азербайджанцам, к абхазам — к друзьям, к братьям.
Там, может, станет полегче.
Там чёрная жизнь вдруг допустит в себя золото, и прояснеет, и станет солнечней, проще.
Есенин составляет список тех, кого хотел бы видеть на свадьбе. Или, вернее, кого надо не забыть позвать, потому что в списке нет Сахарова, Наседкина, Ивана Касаткина и Эрлиха — они само собой подразумевались.
Зато есть Воронский — как без него?
Неожиданный гость — Виссарион Казанский, финансист и счетовод из «Красной нови». Не раз выручал Есенина авансом и мог пригодиться впоследствии.
Ещё одно новое имя — Виктор Шкловский. Замечательный критик, умнейший тип с романной биографией: тоже из эсеров, воевал в Первую мировую, воевал за красных, воевал против красных, опасаясь преследования как эсер, ушёл по льду залива в Финляндию, жил в Германии, не прижился там, вернулся обратно. Он никогда не был не то что есенинским другом, но даже приятелем, однако в тот год они несколько раз виделись, разговаривали. Он Есенину понравился. Кроме того, Шкловский представлял «Леф», и с литературной точки зрения это был хороший шаг — таким оригинальным образом расположить к себе оппонентов.
Из писателей: Всеволод Иванов. Либединский — этот из «напостовцев», и смысл приглашения почти такой же, как в случае Шкловского; однако с Либединским по-человечески у Есенина были чуть более близкие отношения.
(Сахаров дописал на том же листке, рядом: Бабель.)
Из поэтов: Ваня Грузинов, Казин.
(Толстая дописала: Орешин и Клычков.)
Ещё пианист и музыковед Марк Мейчик и актёр МХАТа Виктор Ключарев.
Но Василия Качалова — отчего-то нет. Тоже, быть может, предполагался, как несколько самых близких товарищей?
Приблудного после последней драки могли не звать вполне осмысленно.
Не было, что характерно, Вардина; но его сложно было позвать вместе с Воронским.
Не было Клюева. Не было никого, кроме Вани Грузинова, из имажинистов — ни Ройзмана, ни Эрдмана, ни даже ленинградских. Не вписана никакая родня.
Мейерхольда тоже нет — ему же пришлось бы с Райх явиться.
Зато в числе приглашённых женского пола — Анна Абрамовна Берзинь и… Като. Чтобы было кого в губы поцеловать в очередь с супругой.
Сбоку приписаны ещё два женских имени: Соня и Яна. То есть Софья Виноградская и Яна Козловская.
Обе были ему настоящими друзьями, помощницами и спасительницами.
Бениславская не предполагалась. Но её и не было в Москве.
24 июля Есенин устроил мальчишник.
Были почти все из числа приглашённых на свадьбу мужчин.
Есенину старались не давать вина.
Он согласился пить воду.
Чокался со всеми водой — но, почти всерьёз играя, морщился, как от водки, и, торопясь, закусывал.