Чагин писал из Баку: «Дружище Сергей, крепись и дальше. Набедокурено довольно — хватит».
Через день-другой Есенин возвращался к письменному столу.
По утрам их будили сотни воробьёв. Стихи «Море голосов воробьиных…» — об этом.
Толстая признаётся: через неделю-другую они заскучали.
Особенно Сергей.
Что при этом было у Есенина на душе, едва ли не поймёшь до конца по письмам Толстой, тем более обращённым к матери, которой надо было доказать, что её выбор верен и надёжен.
А вот по стихам, написанным в те дни, кажется, можно.
…Многие видел я страны,
Счастья искал повсюду.
Только удел желанный
Больше искать не буду.
Глупое сердце, не бейся…[30]
Написал — и пошёл в крокет играть, да?
Или что пошёл делать?
В компании местных бакинских журналистов под руководством Чагина Есенин закатился как-то к общим знакомым на дачу в Бузовнах.
Пили, пели — всё, как обычно, хлебосольно и душевно. Но Есенин был чем-то раздражён до крайней степени.
«Глупое сердце, не бейся…»
Не хотел обратно в Мардакяны, к невесте?
Что-то ещё мучило?
Думаем, ничего конкретного.
Взвинчен был всей своей жизнью целиком.
«Глупое сердце, не бейся…»
В какой-то момент Есенин резко бросился к веранде.
Дело происходило на верхнем этаже дачи — внизу было булыжное покрытие.
Если бы не убился, то наверняка жутко изуродовался бы.
Наперерез ему бросилась Клара Чагина.
Успела, повисла на нём. Подбежали другие — оттащили Есенина, успокоили, отпоили водой.
Потом дали немного вина.
Переглядывались: стоит его вести домой, нет? Может, в больницу?
Он уже улыбался. Всех успокаивал. Просил Толстой ничего не говорить.
…И разом вся эта мардакянская идиллия если не рушится, то приобретает какое-то иное, чуть более сложное, больное звучание…
Приехала бы за Толстой машина, она выбежала бы встречать своего милого Сергея — а там почерневший от случившегося Чагин: мало того что друг погиб, теперь от Кирова и вообще от партийного руководства, будет та-а-акой нагоняй: голову снимут.
Выходит Чагин навстречу и — она уже догадывается, она как-то поняла — тихо говорит:
— Софья Андреевна, Сергей погиб. Бросился из окна. Надо собираться. Надо решать, где похороны…
Обошлось.
* * *
26 августа Есенин, ничего не сообщив Толстой, сбежал из Мардакян.
Уехал уже пьяный, по дороге ещё догонялся.
Добравшись в Баку к утру следующего дня, Есенин первым делом повздорил с бакинским милиционером.
Милиционер сделал ему замечание — не пить? не петь? — Есенин не отреагировал — милиционер его толкнул — Есенин в ответ залепил ему пощёчину — милиционер дунул в свисток — прибежал второй милиционер.
Препроводили в отделение; пугал всех приездом начальства и крыл по матушке. Немного побили, без нанесения тяжких телесных, и посадили в общую камеру.
Чтобы вытащить поэта из участка, подключились Чагин и множество иного местного руководства, большевистского и журналистского.
Явились ходоки в отделение.
Есенин, всё ещё сильно пьяный, кричал им из-за решётки: «Они меня били! Били!»
Милиционерам пригрозили: ещё раз распустите руки — сами сядете.
Те вняли.
Есенина перевели из общей камеры в одиночную и, по просьбе Чагина, продержали до полного протрезвления.
Всё это время в отделении сидел специальный человек от Чагина, следя, чтобы Есенина больше никто не обижал.
Когда протрезвел — выпустили, никаких бумаг не составляя.
Есенин в компании нескольких местных товарищей отпраздновал возвращение из участка.
На следующий день, 28-го, дождавшись, когда Чагин уйдёт на работу, он пошёл на улицу, предположительно за пивом. Увидел собачку и, поскольку любил животных, решил забрать с собой.
На беду, у собачки вдруг обнаружилась хозяйка — и подняла крик: животное воруют.
Есенин ответил: твоя — не твоя, не важно; в любом случае я пойду с этой собачкой гулять.
И пошёл.
На шум сбежалась милиция.
Есенин добычи не уступал. Рвали друг у друга из рук напуганного пёсика, веселили народ. Собаку вернули хозяйке. Есенин оказался в том же отделении, откуда вышел накануне.
Вызванная Чагиным, приехала Толстая — совсем не обиженная, а только изнывающая от жалости к своему несчастному жениху, «страшно милому и страшно грустному» — таким она увидела его в отделении.
Провела там возле него 14 часов, пока товарищи и приятели уже во второй раз добивались освобождения Сергея.