В начале десятого отправились с Эрлихом на Большую Морскую — через рынок.
Надо было что-то купить в подарок, соответствующее случаю.
Сначала купили огромный хлеб деревенский, свежевыпеченный.
Но Есенин этим не удовлетворился.
Искал ещё что-нибудь подходящее и вдруг увидел петуха, живого.
Вот что надо Клюеву! Пусть учится кукарекать.
Эрлих нёс хлеб, Есенин петуха и всю дорогу с ним разговаривал.
Петух то вздрагивал крыльями, рвался на свободу, то начинал засыпать и смеживать глаза от усталости.
— Эй! Не умирай! — будил его Есенин.
Дул в голову. Петух просыпался.
Клюев жил в 45-м доме, но Есенин всё-таки забыл адрес.
Искали очень долго.
Заходили в каждый двор.
Постучали в десятки дверей.
— Нет тут никакого Клюева, — ответили им дюжину-другую раз.
— Как нет… — ругался Есенин. — Вот дьяволы.
Зачем-то показывал открывавшим петуха, переспрашивая:
— Точно не знаете? А соседа по фамилии Клюев нет у вас? Поэт. С усами. Нет?
От них, как от сумасшедших, отмахивались. Захлопывали дверь.
Эрлих, соскрёбывая с хлеба крошки, бросал их в рот и задумчиво катал языком. Вкусно…
Есенин вставлял башмак в проём приоткрывшейся двери и просовывал петуха:
— Петь, скажи им!
Поначалу было весело, потом стало надоедать.
Петух тоже устал.
Эрлих был за то, чтобы оставить поиски до другого раза, но Есенин не сдавался.
— Точно не знаете Клюева? И стихов его не читали? Зачем вы живёте тогда…
Всё могло окончиться дракой, но Эрлих, наконец, увидел телефонную будку и, позвонив кому-то, узнал точный адрес.
Клюев ещё спал — подняли с постели.
Вглядывался в гостей то ли довольно, то ли недовольно — за усами, за прищуром и не разберёшь.
— Мой учитель, — представлял Есенин Эрлиху Клюева с таким видом, словно они виделись впервые и эту фразу Есенин не успел с утра повторить дюжину раз.
— Держи петуха, Коля.
Клюев с некоторым сомнением — не шутят ли? — но и с радостью принял петушка, а следом и хлеб.
Стоял так, с хлебом и с петухом, посреди комнаты.
Есенин сразу же, без перехода, доставая папиросы и кивая на дорогие иконы в углу, поинтересовался:
— Николай, можно я от лампадки прикурю?
Клюев совершенно серьёзно в ответ:
— Что ты, Серёженька! Это материнское благословение. На вот спички.
Подать спички мешали подарки. Аккуратно, одной рукой, положив хлеб, Клюев подал коробок.
Есенин потряс коробок возле уха, но открывать его и прикуривать не стал.
Ждал, улыбаясь.
Клюев кивнул и отправился было умываться, но развернулся — куда с петухом-то.
Поискал, куда его деть.
Бережно поставил на пол.
Петух застыл, как неживой.
Клюев, кряхтя, разогнулся и ушёл.
— Давай пошутим, Володь, — предложил Есенин. — Потушим лампадку? Клянусь тебе, он не заметит.
— Не надо, Серёж, — не поверил Эрлих. — Обидится.
— Клянусь тебе, не заметит, — не унимался, посмеиваясь Есенин.
Он нисколько не верил в нарочитую клюевскую религиозность. Он слишком хорошо его знал.
Задул лампадку.
Клюев вернулся через пять минут и впрямь ничего не заметил: первым делом посмотрел на петуха — не пропал ли.
В комнате Клюева делать всё равно было нечего: ни закусить, ни выпить. Решили в «Англетер» вернуться: там всё-таки гусь, и бутылка-другая вина ещё оставалась.
Вместе с ними решил пойти художник Павел Мансуров, живший в соседней комнате.
Он потом вспомнил, как они с петухом и хлебом шли по Морской: на мостовой сплошные лужи, компания их обходит. Внешне — вполне весёлое шествие так или иначе приятелей.
Навстречу шла женщина с ребёнком.
Ребёнок увидел Есенина и диким голосом закричал.
Мать напугалась, наклонилась к ребёнку:
— Господи, милый, что с тобой, что ты увидел?..
Все это заметили, только Есенин, даже не скосившись на ребёнка, спокойно прошёл мимо.
Не так, словно не увидел его, а словно знал, отчего тот кричит.
* * *
Уже в гостинице Есенин лукавым шёпотом сообщил Клюеву:
— Коль, а я ведь от лампадки прикурил…
Тот начал истово креститься, косясь на Есенина, как на чёрта.
Есенин лишь посмеивался.
Через минуту Клюев, как и следовало ожидать, успокоился и забыл о происшествии.
Сидели за столом и обсуждали что-то окололитературное.
Клюев ел конфеты.
Мансуров — сига.
Есенин щёлкал фисташки и посматривал на всех задумчиво.
Пришла Елизавета Устинова, какое-то время с ними посидела, потом ушла по своим домашним делам.