Такого человека в 1925 году в России и за её пределами не было.
По крайней мере, сведений об этом никаких.
Два главных его — во всю жизнь — друга вскоре произнесли своё слово.
Клюев сочинил великие стихи, Мариенгоф — не великие, но сути это не меняет.
У Клюева в 1926 году напишется «Плач о Есенине» — он всё там объяснил.
…Из-под кобыльей головы, загиблыми мхами
Протянулась окаянная пьяная стёжка.
Следом за твоими лаковыми башмаками
Увязалась поджарая дохлая кошка.
Ни крестом от неё, ни перстом, ни мукой,
Женился ли, умер — она у глотки,
Вот и острупел ты весёлой скукой
В кабацком буруне топить свои лодки!
Ты скажи, моё дитятко удатное,
Кого ты сплохался-спужался,
Что во тёмную могилушку собрался?!..
Клюев прожил ещё более десяти лет. Языком своим неуёмным, фантазийным говорил такое, что не стоило бы говорить никогда. Однако в чём не усомнился ни разу — так это в самоубийстве своего ученика, соколика, любимого.
Анатолий Мариенгоф написал в том же 1926 году «Не раз судьбу пытали мы вопросом…»:
…Рядили так.
И никогда бы
Я не поверил тёмным снам.
Но жизнь, Серёжа, гаже бабы,
Что шляется в ночи по хахалям.
На бабу плеть,
По морде сапогом.
А что на жизнь? — какая есть расправа?
Ты в рожу ей плевал стихом
И мстишь теперь ей
Долговечной славой.
Кто по шагам узнает лесть?
Ах, в ночь декабрьскую не она ли
Пришла к тебе
И, обещая утолить печали,
Верёвку укрепила на трубе…
Мариенгоф проживёт ещё долго.
Никогда не усомнится ни в чём.
Когда, уже под занавес жизни, начнёт мемуары «Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги», там будет глава «Почему Есенин сделал это».
И все иные друзья, товарищи, приятели рассказали, что знали и думали.
Сергей Городецкий написал о ветре Северной столицы:
…Ты жаждешь новой жертвы в гости,
В проклятый номер Англетер.
Ты бьёшь ночной метелью в окна
И в форточку с Невы свистишь,
Чтобы поэт скорее грохнул
В свою верёвочную тишь…[58]
Пётр Орешин написал:
…В мыслях потемнело,
Сердце бьёт бедой.
Что же ты наделал,
Раскудрявый мой?![59]
Рюрик Ивнев написал:
…«Неужели петля на шее
И последняя спазма в горле —
Лучше ветра, пахучего сена
И волнующейся травы?» [60]
Василий Казин написал:
…Знать, не смог ты, друг, найти покою —
И под пьяный тягостный угар
Затянул смертельною петлёю
Свой чудесный стихотворный дар…[61]
Владимир Ричиотти написал:
…Из уст в уста проносится у всех,
Что сердце, розовое, как орех,
Так неожиданно и звонко раскололось,
Что на рассвете слово
Вдруг погасил великий человек,
Как лампу, полнозвучный голос…
Вдруг в тёмной комнате Руси
Поэт себя, как лампу, погасил…[62]
Михаил Фроман написал:
…И средь полночного витийства
Зимы, проспекта, облаков —
Бессмыслица самоубийства
Глядит с афиши на него…[63]
Михаил Герасимов написал:
…В мучительном изломе губы,
Лицо истаяло, как воск,
И жаром паровые трубы
Поэта опалили мозг…[64]
Всеволод Рождественский написал:
…А там, за синеющей рамой,
Уйдя в электрический свет,
Бессонный, горящий, упрямый
Всю ночь задыхался поэт.
И только что сумерки стёрло,
Вскочив на придвинутый стул,
Своё соловьиное горло
Холодной петлёй затянул…[65]
Илья Садофьев написал:
…Может ли горе такое
Выплакать Русь на ветру,
Если пенькой успокоен
Звонкоголосый друг!..[66]
Тициан Табидзе написал:
…Стихи твои — рваная рана, горенье,
Боль, воспалённой души непокой.
Самоубийство — увы! — не спасенье,
Кровь приобщается крови другой…[67]
Георгий Леонидзе написал:
Мчатся сани. Кони храпят.
Бубенцы то поют, то плачут.
Вьюга бесится, дни горят,
Жизнь гуляет, а юность платит.
Я кричу ему: Не спеши!
Над тобою кружится ворон!
Я кричу ему: Не спеши
в петлю лезть соловьиным горлом! [68]
Владимир Маяковский написал: