…Вижу —
взрезанной рукой помешкав,
собственных
костей
качаете мешок…[69]
Евгений Сокол написал:
…О чёрном человеке
Жуткая песня,
О чёрном человеке,
Смерти вестнике.
Чёрный оказался сильнее.
Чёрный убил золотоволосого…[70]
Александр Жаров написал:
Это всё-таки немного странно,
Вот попробуй тут не удивись:
На простом шнуре от чемодана
Кончилась твоя шальная жизнь…[71]
Иосиф Уткин написал:
…Нам всем дана отчизна
И право жить и петь,
И кроме права жизни —
И право умереть.
…………………………..
Есть ужас бездорожья,
И в нём — конец коню!
И я тебя, Серёжа,
Ни капли не виню…[72]
Вера Инбер написала:
…И светловолосого, в тесном костюме,
Без памяти и без сил,
Хоронили поэта, который не умер,
А сам себя убил. [73]
Марина Цветаева спустя пять лет написала великие стихи, посвящённые сразу двум самоубийцам — Маяковскому и Есенину. Те в её стихах переговариваются. Маяковский ругается: зачем ты повесился из-за водки? Есенин отругивается: из-за бабы, как ты, — ещё хуже.
Но сохранились и цветаевские черновики — наброски к стихам памяти Есенина, сделанные в январе 1926-го:
Брат по песенной беде —
Я завидую тебе.
Пусть хоть так она исполнится —
Помереть в отдельной комнате! —
Скольких лет моих? лет ста?
Каждодневная мечта.
* * *
И не жалость: мало жил,
И не горечь: мало дал.
Много жил — кто в наши жил
Дни: всё дал, — кто песню дал;
Жить (конечно, не новей
Смерти!) жилам вопреки.
Для чего-нибудь да есть
Потолочные крюки.
Она так написала — и так совершила над собой.
Это русская поэзия. Здесь за слово отвечают. Здесь не паясничают.
* * *
Мать Есенина Татьяна Фёдоровна хотела отслужить панихиду по сыну, ещё когда гроб стоял в Доме печати, но её отговорили: всё-таки правительство оплачивает похороны, нехорошо — оскорбятся коммунисты; ещё подумают, что на их деньги попа наняли.
Три панихиды отслужили уже после похорон: в Москве, в Ленинграде и в храме во имя Казанской иконы Божией Матери в Константинове, где Есенина крестили.
Кому-то из священников, может, не сказали, что покойный наложил на себя руки; кого-то, может, уговорили.
Не раз замечено, что многие и многие матери, особенно деревенские, зная о грехе ребёнка, наложившего на себя руки, всё равно стараются заказать службы как по почившему естественной смертью. Словно бы такой материнской невинной и скорбной хитростью пытаются обмануть Бога: вдруг не заметит, вдруг не спросит ничего с её чада.
20 июня 1926 года поклонник есенинского творчества славист Андрей Дурново приехал в Константиново и записал за Татьяной Фёдоровной единственное из известных нам её стихотворений:
Тяжело в душе держать;
Я хочу вам рассказать,
Какой видела я сон,
Как явился ко мне он.
Появился ко мне сын,
Многим был он семьянин;
Он во сне ко мне явился,
Со мной духом поделился.
Он склонился на плечо,
Горько плакал, горячо:
«Прости, мама, — виноват!
Что я сделал — сам не рад!»
На головке большой шрам,
Мучит рана, помер сам.
Все мои члены дрожали,
Из очей слезы бежали:
«Милый мой Серёжа,
На тебя была моя надёжа,
На тебя я надеялась,
А тебе от работы подеялось.
Э, милый, дорогой,
Жаль расстаться мне с тобой,
Светик милый, светик белый,
Ты [покинул?] скоро нас.
Нам идти к тебе что рано,
Но ты приди ещё хоть раз.
Хочет сердце разорваться,
В глазах туманится слезой.
И прошу: полюбоваться
Дай последний раз тобой».
Сергей был, Сергея нет,
Всем живущим шлёт привет.
Привет вам, живущие.
* * *
То, что Есенин покончил жизнь самоубийством, было очевидно для всей его родни, для всех его коллег по ремеслу, для приятелей и товарищей, для наблюдавших за ним и любивших его поэзию, для вождей, наконец.
Никто из милиционеров, врачей, судмедэкспертов, фотографов, работавших в тот день, никогда письменно не зафиксировал никаких своих сомнений. При их жизни ни один их знакомый в разговорах с ними никаких сомнений не слышал и не записал.
В самоубийстве Есенина не сомневались Анна Изряднова, Зинаида Райх, Екатерина Эйгес, Надежда Вольпин, Галина Бениславская, Айседора Дункан, Софья Толстая.