Помощник генерального прокурора Российской Федерации М. Б. Катышев весь букет версий с минимальными разночтениями объединил:
«Убийцы проникли в занимаемый С. А. Есениным 5-й номер гостиницы „Интернационал“ (бывшая „Англетер“) в г. Ленинграде поздно вечером 27-го или в ночь на 28 декабря 1925 г. с помощью знакомых С. А. Есенина, которым он мог открыть дверь, либо — скрытно, используя специальные инструменты для открывания и закрывания дверного замка при вставленном в него с внутренней стороны ключе. С целью убийства или подавления сопротивления Есенину был нанесён сильный удар тяжёлым металлическим предметом (рукояткой револьвера, утюгом и др.) над переносицей с переломом костей черепа, перерезаны вены и сухожилия правой руки, нанесены резаные раны левой руки, причинена тяжёлая травма глаз, отчего один вытек, был сильно избит ногами. Рана (пробоина) под правым глазом, возможно, возникла от выстрела. Есенин мог быть также задушен без повешения: руками, удавкой, подушкой, пиджаком. В целях имитации самоубийства труп Есенина был подвешен на верёвке или ремне, привязанных за трубу парового отопления под высоким потолком гостиничного номера, куда бы Есенин не смог дотянуться самостоятельно».
С точки зрения человеческой, социальной, идеологической описываемая картина обычно сводится к следующим постулатам.
Есенин был хорошим русским парнем; порой выпивал, но потому, что Русь любил, а большевиков — нет. Особенно не любил еврейских большевиков и всяких сомнительных поэтов вроде зализанного Мариенгофа. Вообще Есенин презирал своих друзей-имажинистов, но долго не мог, хотя очень хотел, отвязаться от них. Дружить он хотел только с крестьянами, но ему мешали.
Очень Ганина любил, но того убили.
Все советские стихи Есенин написал, чтобы от него отстали. Но большевики никак не отставали, потому что знали: однажды он в лицо им скажет правду, и весь их бесовской строй посыплется.
За Есениным следили приставленные к нему чекистки (например, Бениславская и Берзинь), Вольф Эрлих, служивший в ГПУ, а также другие сексоты (список варьируется до бесконечности).
Троцкий очень боялся публикации поэмы «Страна негодяев» и готов был пойти на убийство, лишь бы этого не произошло.
Сталин мог бы Есенина спасти, но был занят тогда борьбой с троцкистами.
(Вариант: Сталину Есенин мешал, потому что был слишком известен и дружил с троцкистами. Поэтому Сталин был готов пойти на убийство.)
В любом случае Есенин был полон сил и ничем не болел. В Ленинград ехал с огромными планами. Денег у него было достаточно. Суицида ничто не предвещало.
Но, выждав момент, Есенина загубили.
Умные люди всегда понимали, что Есенин был убит, но говорить об этом не могли. Все, кто собирался сказать, тут же отправлялись на Колыму или попадали под трамвай.
Версии, в общих чертах воспроизводящие друг друга, выходили отдельными книгами с навязчивой периодичностью, хотя всерьёз добавить авторам было, в сущности, уже нечего.
Тем не менее усилия предпринимались.
* * *
Наталья Сидорина в книге «Златоглавый», изданной в 1995 году, впервые договорилась до того, что, вспоминая стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…», усомнилась в есенинском авторстве: «…за несколько дней до гибели Есенина в ОГПУ изучали его почерк…»
Откуда сведения, даже не спросим. Оттуда.
Яков Блюмкин, прозрачно намекает Сидорина, «сумел подделать не только подпись Дзержинского, чтобы проникнуть к немецкому послу Мирбаху, но даже ухитрился написать в мае 1925 года на Лубянке предсмертное письмо Бориса Савинкова».
Никакого письма за Савинкова Блюмкин не писал.
Сидорина часто ссылается на дневники секретаря комиссии по похоронам Есенина Павла Лукницкого, где, увы, есть только одна строчка, могущая служить подтверждением её версии: «…один глаз навыкате, другой — вытек».
Между тем во время работы специально созданной комиссии Всероссийского писательского Есенинского комитета по выяснению обстоятельств смерти Есенина старший прокурор Генеральной прокуратуры Российской Федерации Н. Н. Дедов встречался с вдовой Лукницкого.
«При моей встрече с В. Лукницкой и её сыном С. Лукницким в их квартире, — рассказывал Дедов, — они пояснили, что Павел Лукницкий при жизни не высказывал сомнений в самоубийстве С. А. Есенина и каких-либо сведений об этом у них не имеется».
Справка, подготовленная Дедовым, гласит: «Сын Лукницкого, бывший работник прокуратуры СССР, МВД СССР, литератор, сообщил, что отец много рассказывал дома о С. Есенине, и, если бы он сомневался в самоубийстве, непременно рассказал бы ему».