* * *
Речь в разговоре с Тарасовым-Родионовым шла о приветственной телеграмме «первому гражданину свободной России», которую Лев Каменев якобы отправил в марте 1917 года из Ачинска, где находился в ссылке, великому князю Михаилу — в знак приветствия в связи с отречением от престола.
По трезвому размышлению ничего катастрофического в этой телеграмме нет — ну радуется большевик, что монархия самоустранилась и путь к власти свободен.
Однако царизм к 1925 году воспринимался как абсолютное, объективное зло. В неоконченной поэме «Гуляй-поле» Есенин так и пишет: «Монархия! Зловещий смрад!»
Любая связь с представителями царской фамилии — тем более приветственные телеграммы великим князьям — воспринималась как компромат.
Ситуацию усугубляло то, что в те же декабрьские дни в Москве проходил XIV съезд ВКП(б), где блок генерального секретаря ЦК Сталина вступил в прямое противостояние с объединившимися Зиновьевым и Каменевым.
На том съезде история с телеграммой не всплывёт, но годом позже, в декабре 1926-го, на VII расширенном пленуме Исполкома Коминтерна произойдёт знаменательная перепалка.
Сталин во всеуслышание объявит:
— Дело происходило в городе Ачинске в 1917 году, после Февральской революции, где я был ссыльным вместе с товарищем Каменевым. Был банкет или митинг, я не помню хорошо, и вот на этом собрании несколько граждан вместе с товарищем Каменевым послали на имя Михаила Романова…
Каменев с места выкрикнул:
— Признайся, что лжёшь, признайся, что лжёшь!
Но Сталин продолжал:
— Телеграмма на имя Романова как первого гражданина России была послана несколькими купцами и товарищем Каменевым. Я узнал на другой день об этом от самого Каменева, который зашёл ко мне и сказал, что допустил глупость.
Безусловно, телеграмма не могла быть главным козырем во внутрипартийном противостоянии; тем не менее при помощи этого факта Каменева морально добивали.
Возникает вопрос: откуда вообще Есенин узнал об этой телеграмме?
Дело в том, что скандал с телеграммой — никакая не тайна.
На том же заседании Сталин обещал собрать подписи большевиков, знающих, что это правда.
В ситуацию были вовлечены многие. Разговоры на эту тему давно шли на самых разных уровнях и этажах.
Немудрено: ещё в 1917 году казус с телеграммой Каменева освещали во многих антибольшевистских газетах. Более того, уже тогда «Правда» была вынуждена выступать с опровержением. Тоже мне секрет.
К 1925 году Есенин давно отвык следить за политической борьбой — в последние годы его никто и никогда не видел с газетой в руках. Но в 1917-м он самым серьёзным образом наблюдал за всем происходящим и уже тогда дружил с заведующим редакцией «Правды» Устиновым, бывал в редакции и, естественно, читал «Правду» — он же чуть в партию не вступил.
Имажинисты ходили к главе Моссовета Каменеву, так что, однажды узнав о телеграмме — прочитав про неё в газете — вряд ли могли о ней забыть. В конце концов, Каменев не какой-то рядовой большевик, исчезнувший из поля зрения, а один из вождей.
О телеграмме Есенин мог слышать и от Чагина — человека Кирова, которого Сталин на тот момент практически подготовил к управлению Ленинградом.
А мог — за кавказскими столами, где заседало партийное руководство и куда звало Есенина разделить с ними трапезу.
Услышал — и в нетрезвом задоре подурачил Тарасова-Родионова веселья ради.
То, что Сергей Александрович порой забавлялся подобным образом, известно.
Причём не только в пьяном виде, но и в трезвом тоже.
Все мемуаристы, видевшие его в тот день, отметили: Есенин был во хмелю.
В десять утра он зовёт Тарасова-Родионова в пивную не опохмеляться: Есенин уже пришёл поддатый, о чём Тарасов-Родионов честно сообщает.
Поэт именно блефовал.
Никакой телеграммы ни у него, ни у его друзей не было.
Что, великий князь Михаил отдал ему эту телеграмму в 1917 году?
Или кто?
Чтобы вообразить себе ситуацию, при которой некие заговорщики решили передать телеграмму Есенину, фантазию надо иметь богатую.
«У кого бы спрятать документ? Чтоб — надёжно?»
«А вот Серёге давай передадим — наш человек».
Серёге, который: а) не имеет дома; б) пьёт в чёрную голову; в) раз в месяц попадает в пьяный скандал с задержанием и досмотром; г) не в состоянии навести порядок даже в собственных рукописях, которые хранятся сразу у нескольких его женщин; д) раз в квартал становится фигурантом очередного уголовного дела, в рамках которого его постоянно ищут участковые в любой из квартир, где он останавливается, — и так далее, длиной во весь алфавит.