Исследование рубашки, в которой был Маяковский, — на счастье, она сохранилась — сняло все вопросы.
Экспертиза показала: «Форма и малые размеры помарок крови, расположенных ниже повреждения, и особенность их расположения по дуге свидетельствуют о том, что они возникли в результате падения мелких капель крови с небольшой высоты на рубашку в процессе перемещения вниз правой руки, обрызганной кровью, или же с оружия, находившегося в той же руке».
Эксперты констатировали: так сымитировать самоубийство нельзя. Агранову надо было наносить капли крови на рубашку из пипетки. Причём за несколько секунд, пока не вбежали люди. Кроме того, ему необходимо было достичь полного совпадения локализации капель крови и расположения следов сурьмы, что в принципе исключено.
Но разве подобные сложности останавливают новых исследователей?
Наконец, Марина Цветаева тоже «была убита».
Целые книги сочиняют на эту тему.
Сама Цветаева, как мы помним, прямо говорила в стихах о зависти к Есенину, убившему себя.
Сын Цветаевой, которого она называла Мур, писал в дневнике, что у матери навязчивые мысли о суициде.
Но разве это основание поверить в её самоубийство?
Итак, первая цитата.
«Невозможно представить Марину — обременяющую душу любимого сына отчаянными признаниями в мыслях о „самоубийстве“! А это что: „Мать последние дни часто говорила о самоубийстве, прося её „освободить““?! Прося кого?! Мура? НКВД? Фраза — слишком нелепа, чтобы быть правдивой! Нелепа — именно потому, что умный шестнадцатилетний мальчик всеми силами пытается дать понять будущим читателям дневника, кто именно „освободил“ Марину? Потому, возможно, и заключает это слово в кавычки!»
Да-да, конечно. Намекает.
Два самых странных, по мнению авторов, обстоятельства самоубийства Цветаевой: «…не снятый Мариной кухонный фартук, в котором её и похоронили, и жареную горячую рыбу на сковородке. Поэт так уйти не может. Финал — точка, поставленная Поэтом, тем более — Женщиной. Даже если сама ушла… фартук она бы сняла. Что заставило забыть о фартуке?»
Известно что.
Пришли люди из НКВД и заставили Цветаеву сочинить предсмертные записки.
Цветаева написала сыну:
«Мурлыга!
Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь, — что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик».
Потом ещё две записки: знакомым по эвакуации и поэту Асееву. Всех попросила присмотреть за сыном.
Заполучив записки, люди из НКВД Цветаеву убили (она сопротивлялась), а самоубийство инсценировали.
Верите?
Фартук ведь не сняла.
А Есенин был без пиджака.
А Маяковский — вообще в бабочке. Разве так делают?
* * *
По итогам работы есенинской комиссии судебно-медицинский эксперт высшей квалификации, профессор, доктор медицинских наук Б. С. Свадковский вынужден был резюмировать: «Опубликованные ныне “версии” об убийстве поэта с последующей инсценировкой повешения, несмотря на отдельные разночтения, с судебно-медицинской точки зрения являются вульгарным, некомпетентным толкованием специальных сведений, порой фальсифицирующим результаты экспертизы».
Перед нами в известном смысле восстание дилетантов: профессорам, экспертам, учёным-медикам противостоят, как правило, журналисты.
Мало того — журналисты, в своей профессии не вполне состоявшиеся: имена их в большинстве случаев никому ни о чём не говорят.
Если попытаться взглянуть отстранённо, трудно не заметить, насколько корректно и выдержанно излагают свою позицию первые и, напротив, насколько взвинчены их оппоненты, у которых минимальная доказательная база компенсируется напором и размахом.
Никто из них, кажется, и не задумывается, что вовлечение в версию об убийстве Есенина людей, чья вина не то что не доказана, но никоим образом даже не предполагается из-за полного отсутствия и прямых, и косвенных улик, по сути, является инсценировкой.
Люди, взыскующие правды, нагребают горы лжи. Как это назвать?
Александр Есенин-Вольпин, сын поэта, доживший до времени появления версий о его убийстве, относился к ним скептически, если не сказать издевательски: «Знаю, что сейчас опять пишут о его смерти. Мне это не нравится. Он повесился, вот и всё. Намекают, что в гибели были задействованы высшие эшелоны власти. Вряд ли. Сталин тогда боролся с Троцким; я думаю, меньше всего ему было дела до моего отца. Есть версия, что от удара по лбу на лице у него была огромная кровавая блямба. А по ещё одной, новейшей, у него глаз вытек — кошмар. И чтобы после этого через семь часов он лежал в гробу — и никто ничего не заметил? Нет, так могут писать только развязные журналисты — всем сейчас сенсации нужны…»