Услышал его кто-то? Да что вы!
На заседаниях комиссии по выяснению обстоятельств смерти литературовед Юрий Прокушев говорил, что знал Софью Толстую с 1948 года, сестёр Есенина — с 1955-го; за 40 лет работы встречался и с ними, и с друзьями Есенина не десятки, а сотни раз — и никто, никогда, ни разу и словом не обмолвился об убийстве. В голову никому не приходило даже предположить такое.
Одной разорванной, лежащей на полу фотографии Кости Есенина должно было бы хватить, чтобы понять несостоятельность всех этих… не хочется уже говорить «работ» — посему скажем: галлюцинаций.
Вот ведь какие убийцы! Канделябр забыли поднять, а фотокарточку бросили, да ещё под стол ногой затолкали. Оборотень Эрлих, видимо, сидел и страдал: «…что ж так долго не замечают? Затопчут ведь сейчас».
Люди, пишущие о Есенине, зачастую элементарно не способны внимательно прочесть его стихи. Время от времени приходится читать совершенно серьёзные гадания: кого же Есенин имел в виду под «чёрным человеком» — Мариенгофа? Эрлиха? Блюмкина?
Чёрный человек — он сам.
Герой этой поэмы ведёт беседу с самим собой.
Василий Наседкин вспоминал о Есенине: «Я дважды заставал его пьяным в цилиндре и с тростью перед большим зеркалом с непередаваемой нечеловеческой усмешкой, разговаривавшим со своим двойником-отражением или молча наблюдавшим за собою и как бы прислушивающимся к самому себе».
В конце поэмы герой разбивает своё отражение тростью.
Самого себя разбивает.
Людям, которые стремятся во что бы то ни стало собрать по осколкам разбившего самого себя Есенина, склеить его, отскоблить, оправдать, можно только позавидовать.
Кажется, они действительно не знают, что «душа проходит, / Как молодость и как любовь».
Кажется, они никогда не чувствовали даже тени жуткого и беспощадного чувства богооставленности.
Но если кому-то действительно так хочется, чтобы Есенин был в раю, лучше, наверное, молиться.
Бессудным оскорблением смертной памяти его друзей и знакомых дорогу в рай не вымостишь.
* * *
Как-то в грузинском храме Святого Давида — Мамадавити — Есенину дали клубок; с ним надо было обойти вокруг церкви, не оборвав нить.
Это стало бы знаком, что жизнь ему предстоит долгая.
Но — щёлк — нить лопнула.
Он засмеялся.
В 1917 году в стихотворении «Там, где вечно дремлет тайна…» Есенин написал:
…Суждено мне изначально
Возлететь в немую тьму.
Ничего я в час прощальный
Не оставлю никому.
Но за мир твой, с выси звездной,
В тот покой, где спит гроза,
В две луны зажгу над бездной
Незакатные глаза.
И зажёг. И светит — умным, глупым, красивым, нелепым, счастливым, несчастным, добрым, злым… Всем.
Свет не выбирает, кому явиться.
Эпилог
Нам всё равно придётся иметь дело с человеком, который о себе всё сказал сам, а не с тем, которого мы желаем вообразить себе и домыслить.
Сначала Есенина преподносили как советского поэта, который воспел Интернационал, 7 ноября и Владимира Ильича, очень быстро порвал с богемой, с христианскими предрассудками тоже порвал, искал приюта и семьи, но немного запутался в личной жизни и чуть растерялся при виде социалистического строительства.
Потом стали вот так: крестьянский поэт, антисоветчик, немного запутавшийся христианин, ужаснувшийся социалистическому строительству и еврейскому засилью; он мог бы про это рассказать, но был затравлен супостатами.
И то и другое — не совсем Есенин. И там, и тут имеются элементы истины; но вообще это бережно выращенный гомункул. Его можно раскрасить под Есенина и пустить в мир; люди будут узнавать, удивляться: смотри, наш Серёга идёт. А это не он.
Есенин был невиданным поэтическим мастером и при этом допускал — хотя реже, чем писали неумные критики, — обидные ошибки.
Он был совершенно никчёмным семьянином и порой не самым лучшим товарищем; впрочем, друзей не предавал, все свои обиды преодолевал и навстречу шёл первым, не впадая в гордыню.
Есенин был удивительно, не по годам, мудрым человеком в жизни, прозорливцем и пророком в своей поэзии — если не говорящим с богами, то время от времени различающим неземные голоса и умеющим передавать услышанное, как никто иной.
Он мифологизировал свою биографию; но на поверку вышло, что он и так прожил удивительную жизнь, полную страстей и приключений. Мог бы рассказывать только правду — получилось бы ещё интереснее.