Заранее заказав пропуск, поднявшись на нужный этаж и пройдя по длинному коридору, Хлысталов постучал, отворил дверь и вошел в приемную высокого начальства КГБ.
— Я Хлысталов Эдуард Александрович. Здравствуйте!
— Здравствуйте! Пожалуйста, товарищ Хлысталов. Вас ждут, — произнесла услужливая секретарша.
Хлысталов вошел в кабинет. Начальник, в сером костюме, в белоснежной рубашке, отложив в сторону свежие газеты, предложил Хлысталову кресло:
— Здравствуйте, Эдуард Александрович. Слушаю вас.
— Я хотел бы получить доступ в архивы КГБ, чтобы отыскать дело по факту самоубийства в «Англетере» поэта Сергея Есенина, — выпалил Хлысталов давно заготовленную фразу.
Начальник изобразил на своем лице недоумение:
— Самоубийство Есенина? А для чего вам это нужно?
— Хочу установить правду о гибели поэта.
— А разве она не установлена? У вас имеются какие-нибудь документы?
— Я полковник милиции, заслуженный работник МВД СССР, — протянул Хлысталов свое удостоверение.
Начальник, заглянув в него на всякий случай, небрежно бросил его обратно Хлысталову.
— Меня это не интересует. Кто поручил вам заниматься делом Есенина? — Лицо его стало неприступным, глаза злыми.
— Я выступаю как частное лицо.
— Следствие ведут знатоки, — съязвил начальник. — Полковник Хлысталов, вы более чем кто-либо другой должны знать порядок ознакомления с архивными документами постоянного хранения! — отчитал он Хлысталова.
Оторопев от такого приема, Хлысталов, помедлив, встал, положил удостоверение в нагрудный карман. Он еще надеялся, но начальник вновь потянулся к газетам.
— Все, товарищ полковник! Будут еще вопросы?
— Благодарю вас, — растерянно ответил Хлысталов и, повернувшись, вышел в приемную.
— До свидания, — сочувственно сказала ему вслед секретарша.
Выйдя из здания, Хлысталов сделал несколько глубоких вдохов, поглаживая сердце, не торопясь отыскал свою «волжанку», сел и, положив руки на руль, уткнулся в них.
— Как башкой об стену! Эх!!! А ведь предупреждал меня друг-чекист Леша Велинов! Ну вот и убедился — не расстаются со своими секретами чекисты ни в какие времена! Ах, Сергей, Сергей! До сих пор они тебя боятся. Даже мертвого боятся! Ничего… Будем искать другие подходы. Найдем другие секретные архивы! — Он тронулся, лавируя средь машин.
«Все равно тайное рано или поздно становится явным», — вспомнил он слова Леночки Котовой.
Вспомнил их последнюю встречу, когда она, оглядываясь по сторонам, шептала: «Вот документ, Эдуард Александрович, его мой сокурсник по историко-архивному достал мне на один день. Ой! Если его поймают, беда будет! Вы его прочтите прямо сейчас. А потом я его перепишу вам, если понадобится».
Хлысталов поглядел по сторонам Тверского бульвара, ее тревога передалась и ему. Он положил документ в сложенную газету и, откинувшись на спинку садовой скамейки, принялся читать.
«Кровавый красный террор, проводившийся в стране ВЧК, вызвал бурю протестов. Некоторые руководители страны откровенно называли ВЧК собранием убийц и насильников. Многие вожди, понимая, что не сегодня-завтра они сами могут стать жертвами произвола, выступали на заседаниях ЦК партии против репрессий ВЧК. Дзержинский от расстройства упал в припадке эпилепсии прямо на заседании…»
Хлысталов читал, покачивая от изумления головой:
«…Он вынужден был дать во все губ ЧК шифрограмму, в которой приказывал прекратить расстрелы. Все эти события происходили в обстановке строжайшей секретности, и рядовые сотрудники о них не знали и продолжали «разоблачать» врагов Советской власти».
— Вы знаете, Эдуард Александрович, что Есенин находился в тюрьме ВЧК восемь суток! — прервала чтение Леночка. — Восемь суток! Он каждую ночь слышал, как во дворе расстреливают арестованных. Я вам сейчас перескажу один документ, я его знаю наизусть. Мне его показал мой сокурсник.
— Дима, что ли? — спросил Хлысталов.
— Нет. Я его не назову даже вам, не обижайтесь. Ну, он так просил. Поставил условие… В общем, так. Начальный бюллетень эсеров, — начала она, понизив голос. — Так вот… «Иногда стрельба неудачна. С одного выстрела человек падает, но не умирает. Тогда выпускают в него ряд пуль, наступая на лежащего, бьют в упор! В голову или в грудь…» Вот еще: «10–11 марта Р. Ореховскую, приговоренную к смерти за пустяковый проступок, который смешно карать даже тюрьмой, никак не могли убить. Тогда Кудрявцев (он недавно стал коммунистом) взял ее за горло, разорвал кофточку и стал крутить и мять шейные хрящи. Девушке не было 19 лет. Снег во дворе весь был красный и бурый. Все забрызгано кругом кровью. Устроили снеготаялку, благо дров много, жгут их в кострах полсаженями. Снеготаялка дала жуткие ручьи из крови…» Простите, дальше не могу! — Лена закрыла лицо руками и заплакала.