Есенин помедлил, вопросительно взглянул на старшего учителя.
— «Звёзды», — подсказал Евгений Михайлович и упрямо кивнул. Есенин подчинился, хотя и ощущал некоторую неловкость...
начал Есенин тихо, точно шёл на ощупь, никого не замечая перед собой, — раздвинулись стены тесного помещения, и открылся мир во всей его безбрежности и неповторимости: земля в шумных рощах, исхлёстанная дорогами, уводящими за горизонт, пашни с зелёными всходами, весенние разливы рек, и над всем этим — высокое небо, усыпанное звёздами...
Голос его креп и наполнялся звоном; раскованный, он вопрошал, посягал на что-то, стремился в немереную ширь, томясь неясностью.
Евгений Михайлович Хитров, волнуясь, переводил взгляд то на чтеца, то на епархиального наблюдателя: проверял, какое впечатление производили на него стихи. Рудинский сидел, облокотись о стол, и, прикрыв глаза, покачивал в такт головой, точно слушал музыку.
«Конечно, тут не обошлось без влияния Михаила Юрьевича Лермонтова, — думал он. — «Тучки небесные, вечные странники...» Но ведь и то уже замечательно, что юноша тянется к автору «Мцыри», а не к третьестепенному рифмачу... Молод ещё, совсем молод...»
Закончив первое стихотворение, Есенин, не прерываясь, перешёл к другому. Голос уже не повиновался ему.
Окончив чтение, Есенин постоял так, не двигаясь, точно прислушиваясь к звону своего голоса, затихающему вдали, как в роще. Рудинский поднялся.
— Ну, спасибо! — сказал он, искренне растроганный. Только что мелькнувшая мысль о подражании Есенина Лермонтову показалась необоснованной. Самородок!
Да ещё какой!..
— Вы доставили нам большое удовольствие... У вас, милый мой, несомненный талант. Его надобно развивать, совершенствовать. — Он положил обе руки на плечи Есенину. Учащиеся смотрели на них не шелохнувшись; только под кем-то поскрипывала парта. — Не бросайте писать, из вас выйдет настоящий поэт. И у вас должна быть своя дорога в литературе. А жизнь вы любите, Есенин, вы жизнелюб. От этого в ваших стихах так много чувства, и не только тепла, но и страсти. Это замечательно! Стихи ваши хоть сейчас можно печатать...
Есенин смотрел на него и молчал, блуждающая улыбка озаряла его лицо, юное и прекрасное.
— Спасибо! — прошептал он, повернулся и выбежал из класса.
Он шагал по апрельским лужам, уходя от города всё дальше и дальше, наедине со своей огромной радостью и со своей, ещё не узнанной судьбой, и сердце его больно стучало от тревожных и неясных предчувствий.
8
Ветер летел из-за синих заречных займищ. Он бился в высокий горбатый берег, взмывая ввысь, врывался в село и через проулки бросался в поле. По ржаным нивам перекатывались волны. Лёгкие пьяные вихри плясали вдоль дорог...
Есенин с детства любил ветры — в любое время года. Они весёлыми порывами будоражили кровь. Звали куда-то, томили... И сейчас, шагая по улице, придерживая картуз, он поглядывал за Оку. Вдыхал вкусный запах свежих трав, речной воды...
Чем ближе он подходил к родному двору, тем неистовей колотилось сердце. Ноги как будто утратили упругость, расслабленно подгибались, и он почти бежал. Ему знакомо было это ощущение радостного изнеможения. Оно всегда появляется перед тем, как встретиться с матерью. Сколько же он передумал о ней, живя вдалеке от неё: вечером, перед сном, она склонялась над ним, она являлась к нему днём на уроках, стояла рядом во время церковных служб. И там, в отдалении, в одиночестве, он любил её до мучительной тоски и в такие минуты ощущал себя маленьким — в разодранной рубашонке, в синяках и царапинах — и поразительно ясно чувствовал прикосновение её рук, нежных и исцеляющих...