Вскоре Сергей Александрович заключил договор на издание своей первой книги: «1915 года, ноября 16 дня продал Михаилу Васильевичу Аверьянову в полную собственность право первых изданий в количестве трёх тысяч экземпляров моей книги стихов „Радуница“ за сумму сто двадцать пять рублей и деньги сполна получил.
Означенные три тысячи экземпляров М. В. Аверьянов имеет право выпустить в последовательных изданиях.
Крестьянин села Константиново Рязанского уезда и Рязанской губернии Кузьминской волости.
Сергей Александрович Есенин
Петроград, Фонтанка, 149, кв. 9».
Писал Есенин после возвращения в столицу мало: почти всё время занимали различные вечера, визиты к литераторам и в буржуазные семьи. Везде его принимали охотно. В богатых салонах сынки и дочки хозяев стремились показать чудо-крестьянина родителям. За ним ухаживали, его сажали на золочёный стул за столик с бронзовой инкрустацией. Дамы в умилении лорнировали его; а как только с упором на «о» он произносил «корова» или «сенокос», они приходили в шумный восторг:
– Повторите, как вы сказали? Ко-ро-ва? Нет, это замечательно! Это прелестно!
За трогательную и «нездешнюю» внешность Есенина называли «пастушком», «Лелем» и «ангелом». Женщины из литературной богемы открыто притязали на его любовь, Сергей относился первоначально к ним с вежливым опасением и приводил ближайших друзей в весёлое настроение своими сомнениями по поводу чистоты намерений девиц.
– Они, пожалуй, тут все больные, – часто повторял он.
В. С. Чернявский говорил по этому поводу:
– На первых порах Есенину пришлось со смущением и трудом избавляться от упорно садившейся к нему с ласками на колени маленькой поэтессы, говорящей всем о себе тоненьким голосом, что она живёт в мансарде «с другом и белой мышкой». Другая, сочувствующая адамизму, разгуливала перед ним в обнажённом виде, и он не был уверен, как к этому отнестись; в Питере и такие штуки казались ему в порядке вещей. Третья, наконец, послужила причиной его ссоры с одним из приятелей, оказавшись особенно решительной. Он ворчал шутливо: «Я и не знал, что у вас в Питере эдак целуются. Так присосалась, точно всего губами хочет вобрать». Но вся эта женская погоня за неискушённым и, конечно, особенно привлекательным для гурманок «пастушком» – так, по словам Сергея, ничем и не кончилась до первой его поездки в качестве эстрадного поэта в Москву.
Совсем другим увидел молодого поэта литературовед Л. М. Клейнборт, тоже способствовавший широкому признанию Есенина: «Он как-то обратил внимание на стихи, присланные одной поэтессой из Москвы. Заглянув в стихи, усмехнулся.
– Чему вы? – спросил я.
– Знаю я эту… блудницу… Ходил к ней.
– Ходили? – переспросил я.
– Да, не один. Ходили мы к ней втроём… вчетвером…
– Втроём… вчетвером? – с удивлением повторил я. – Почему же не один?
– Никак невозможно, – озорной огонь заблестел в его глазах. – Вот – не угодно ли?
Он прочёл четыре скабрезных стиха.
– Это её! – сказал он. – Кто её „мёда“ не пробовал!
Мне бросились в глаза очертания его рта. Они совсем не гармонировали с общим обликом его, таким тихим и ясным. Правда, уже глаза его были лукавы, но в то же время всё же наивны. Губы же были чувственны; за этой чувственностью пряталось что-то, чего недоговаривал общий облик.
Он вдруг сказал: «Я баб люблю лучше… всякой скотины. Иной раз совсем без ума станешь».
Это неэстетичное определение поэтом-лириком лучшей половины человечества исчерпывающе определяет его отношение к женщине: загорался на месяц-два, а потом не знал, куда сбежать. Длительных привязанностей у него не было. А то, что он называл любовью, было просто сильной страстью, о чём он и сам неоднократно говорил.
Зимой 1915/16 года Есенин был частым посетителем кабаре «Привал комедиантов»[13]. Итак, цитируем:
«В „Бродячей собаке“, где мы часто бывали с Есениным и где было всегда шумно, но не всегда весело, встречалось великое множество самых разнообразных людей, начиная с великосветских снобов и заканчивая маститыми литераторами и актёрами. „Собаку“ почти ежедневно посещали поэты-царскосёлы во главе с Гумилёвым и Ахматовой и целая свора представителей „обойной“ поэзии, получившей такую злую кличку после того, как сборник стихов этой группы вышел напечатанным на обойной бумаге.
В „Собаке“ играли, пели, сочиняли шуточные экспромты, танцевали, рисовали шаржи друг на друга самые знаменитые артисты и художники. Здесь я много раз слышал Маяковского, Игоря Северянина, Есенина, читавших впервые свои новые стихи. Когда Есенин читал, глядя на него, мне всегда казалось почти невероятным, что где-то глубоко-глубоко внутри этого щуплого с виду паренька с лукаво бегающими глазками и типичной повадкой деревенского жителя струится неиссякаемый родник кристально чистой поэзии».
13
М. В. Бабенчиков, оставивший воспоминания об этом заведении, ошибочно именует его «Бродячей собакой».