Гой ты, русь, моя родная…
Стихотворение – гимн поэта родной земле. Сергей Есенин часто воспевает Русь в своем творчестве и всегда отзывается о ней исключительно возвышенными словами. При этом, он видит и знает о проблемах Родины, но это никак не умаляет его любви к ней. Отсутствию шор на его глазах немало поспособствовало детство в деревне, когда он мог лично убедиться, как тяжек труд крестьянина. Да, Русь велика и прекрасна, но она и бедна, и грязна, и народ ее погряз в пьянстве.
Себя автор сравнивает с захожим богомольцем: «…Как захожий богомолец, Я смотрю твои поля…», рассказывает о народных обрядах отмечания праздника яблочного Спаса: «…Пахнет яблоком и медом По церквам твой кроткий Спас И гудит за корогодом На лугах веселый пляс…».
Он воспевает звонкий смех прекрасных русских девушек, сравнивая его со звоном сережек: «…Мне навстречу, как сережки, Прозвенит девичий смех…». И признается, что даже если вся святая рать призовет его когда-нибудь отказаться от Руси в пользу рая, то он ответит: «…Я скажу: «Не надо рая, Дайте родину мою».
Русь советская
Политические события в стране, а именно, Октябрьская революция первоначально приводила Сергея Есенина в восторг, он искренне верил, что для всех наступят лучшие времена. Однако он глубоко ошибался в своих несколько утопических иллюзиях всеобщего счастья для всех сословий и по всей стране. Осознание этого, побудило его разочароваться в том, чему он когда-то так верил и воспевал в стихах.
Согласно сюжета, автор возвращается в родную деревню после «пожара» революции: «…Тот ураган прошел. Нас мало уцелело…», но не встречает там ни одного знакомого лица, люди не узнают его: «…Я никому здесь не знаком, А те, что помнили, давно забыли…» и «…Но некому мне шляпой поклониться, Ни в чьих глазах не нахожу приют…». Он понимает, что прежняя жизнь навсегда канула в Лету. Но принять новое оказывается очень не просто. Поэт чувствует себя настолько чужим в родных краях, что прохожие легко могут принять его за путешественника-гостя, тогда как он и есть настоящий гражданин села: «…Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый Бог весть с какой далекой стороны. И это я! Я, гражданин села…».
И тут же призывает себя успокоиться и смириться с новой правдой жизни: «…Ведь это только новый свет горит Другого поколения у хижин…». Поэта пугает исковерканный язык, который кажется не знакомым: «…Язык сограждан стал мне как чужой, В своей стране я словно иностранец…». Беспокоит, что на смену исконно народным песням пришли какие-то политизированные призывы и воспоминания: «…Рассказывает важно о Буденном…» Уж мы его – и этак и раз-этак, – Буржуя энтого… которого… в Крыму…» И клены морщатся ушами длинных веток…» – даже природе противно это слушать. Это касается и молодежи: «…С горы идет крестьянский комсомол, И под гармонику, наяривая рьяно, Поют агитки Бедного Демьяна…».
Есенина глубоко печалят эти перемены, он чувствует себя не нужным, а свою поэзию – глупой: «…Моя поэзия здесь больше не нужна, Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен…». Вместе с тем, у поэта достаточно здравого смысла для понимания тщетности своих протестов. Бесполезно сопротивляться новым временам, нравам и поколениям, поэтому он говорит: «…Как есть все принимаю. Готов идти по выбитым следам. Отдам всю душу октябрю и маю…». Единственное, с чем принципиально не согласен Есенин – это предать родной язык и уподобиться толпе, утратить свою уникальность, изменить поэтическому дару. Нет, поэт навсегда останется верен себе и музе: «…Но только лиры милой не отдам… Я не отдам ее в чужие руки, Ни матери, ни другу, ни жене. Лишь только мне она свои вверяла звуки…».
Спит ковыль…