Есения кивнула и механически улыбнулась. Ей нравилось слово «механически», оно напоминало о старой заводной птице, которая сидела в клетке в комнате у бабушки и время от времени заливалась чудесными трелями. А в один ничем не примечательный день – сломалась.
Она была рада тому, что материала хватит, чтобы закончить, но эту радость перекрывало волнение, внезапно вспыхнувшее горячим огоньком в груди. Никогда до этого Есения ничего не слышала ни о фабрике, ни об аварии, ни о своих родителях.
– Ты расскажешь мне еще? – робко спросила она. – Когда вернешься, ты расскажешь мне еще немного о них?
– Когда я вернусь, у тебя будут дела поважнее, чем слушать мои россказни о прошлом, – проговорила бабушка, тяжело поднимаясь с кресла и, заметив ее потухающий взгляд, добавила мягко: – Не стоит и тебе копаться в том, что давно прошло. Думай о будущем, только оно важно.
Есения кивнула понятливо.
– Тогда я хочу пойти с тобой, – она тоже встала на ноги. – Я хочу помочь.
«Я хочу увидеть хоть что-то еще, пусть это будет даже старая, развороченная взрывами, оплавившаяся от кислоты фабрика», – подумала она, но удержала мысль при себе.
– Опасно маленьким девочкам ходить по дорогам, – рассмеялась бабушка хрипло. – А на одинокую старуху никто не обратит внимания. Оставайся дома и отдохни хорошенько, чтобы потом работать еще усерднее.
И Есения осталась одна, первый раз за всю свою жизнь. Сначала она переделала всю работу по дому, которой бабушка не давала никогда заниматься долго, чтобы не тратить на это драгоценное время. Но на уборку ушло всего три дня.
Весь следующий день Есения просидела на берегу, но на этот раз и море, и теплый ветер, и рыбки были ей не в радость. «Да и с чего бы мне радоваться, – думала она, наблюдая, как чайка в очередной раз вытащила из воды блестящую серебром рыбу, – когда я вижу одно и тоже десять лет». Им повезло, и в горах около берега еще оставались несколько живых растений. Бабушка говорила, что это огромная редкость, и что они живут в райском месте, с подходящей для жизни экологией, и раньше у Есении получалось радоваться счастливой судьбе, но…
Ей вправду все это надоело. К тому же, ей было неспокойно.
Бабушка говорила ей не думать о прошлом. Есения всегда и во всем старалась следовать ее советам, но сейчас выходило отвратительно. Все эти дни, проведенные в одиночестве и без дела, ее мысли крутились вокруг ее родителей, которые умерли, и вокруг фабрики, на которой всю жизнь работала бабушка.
В комнате у бабушки стоял старинный сундук. Есения видела его всегда, сколько себя помнила, но он никогда не открывался. Вчера Есения протирала пыль в ее комнате и особенно долго терла тряпкой сундук – не потому что он был грязным, просто ей нравилось прослеживать кончиком мизинца (самого здорового из ее пальцев) каждую деталь узорной резьбы, каждую мелкую трещинку в дереве и тонкую щель для ключа. Ключ она нашла на пару часов раньше: он лежал на верхней полке, заваленный всевозможной нужной и ненужной мелочью вроде бусин, красивых ракушек, которые Есения приносила ей с берега, старых пуговиц, гнутых скрепок и булавок.
Рыбки плавали около ее ног. Есения чувствовала жар, исходящий от нагревшегося за день камня. Солнце уже клонилось к горизонту и начинало падать в море.
Без разрешения лезть в сундук было плохо, а к тому же – строго запрещено. Бабушка очень рассердилась бы, если бы узнала. Она и так делает для Есении все возможное.
Но она не узнает.
Есения решительно спрыгнула в мелкую воду и направилась в дом.
Дыхание перехватывало, когда она вставляла ключ в замок при свете ночника. Вокруг не было никого на целые мили, но она боялась любой случайности: кто-то мог проезжать мимо на машине и увидеть свет, горящий не в ее комнате.
Сундук, как ни странно, оказался почти пустым. На самом дне стопкой лежали бумаги и несколько писем в конвертах, да еще пара очень старых, порыжевших от времени газет. Есения неуверенно потянулась рукой вглубь. Она знала азбуку, но очень плохо – бабушка научила ее самому необходимому, но всегда читала ей сказки и заметки из газет сама. «Ты только испортишь зрение, разглядывая крохотные буковки. Пока ты не можешь позволить себе такой небрежности», – говорила она. Сейчас Есения хотела рискнуть.
Может, где-то там написано и про ее родителей…
Есения читала всю ночь, потому что делала большие перерывы. Она не могла поверить в то, что видит, но буквы, складывающиеся в слова, не лгали, потому что им не было нужды лгать. Она была сиротой, выкинутой вскоре после Аварии на улицу. Ее подобрала какая-то женщина, назвала Есенией и продала, как изуродованную, не способную на любое сопротивление рабыню. Есения не знала значения последнего слова, но и остального ей было достаточно.
Она потерялась.
Весь следующий день она пролежала на камне морской звездой, слушая шум волн и шипение прибрежной пены. Она думала, что бабушка не зря запрещала ей видеть то, что не предназначено для ее глаз.
Она не была больше собой. Она не была вообще никем.
К вечеру она упала в море, чтобы умереть, но теплая горьковато-соленая вода всего лишь мягко покачивала ее и выносила на берег. Раны на руках немного затянулись и почти не болели. Теперь Есения сама была одной из рыбок.
Ночью она снова открыла сундук и принялась читать, потому что больше ей такой возможности не представится.
***
С тех пор мир изменился, и будущее Есении из радужного превратилось в беспросветно-мрачное и наполненное постоянными кошмарами. Однажды она утащила к себе в комнату толстую книгу – энциклопедию – и читала ее украдкой. Теперь она знала, что значит слово «раб». Есения продолжала прясть, потому что не могла ничего другого и потому что бабушка, – вернее, страшная женщина, которой та была на самом деле, – заставляла ее делать нитки. Постоянно, с раннего утра и до позднего вечера, с крошечными перерывами на сон и еду.