Наша дивизия вела за собой множество тяжело нагруженных мулов. Мы, валлоны, сохранили несколько лошадей, но на этих высотах не имелось ни одного горного пастбища. При этом у нас не осталось запасов фуража или ячменя. Так как животным негде было пастись, погонщики кормили их березовыми ветками. Топоры непрерывно стучали по стволам, полностью лишая сотни прекрасных деревьев их ветвей. Животные жадно поедали охапки зеленых веток, но с каждым днем их бока все больше западали.
Пока саперы прорубали нам выход к дороге на Туапсе, тысячи горных егерей и мулов ждали, расположившись в домиках, построенных самими солдатами.
Появлялись настоящие лесные города. Каждый немец мечтает о горном шале. Некоторые из этих маленьких домиков были настоящими образцами вкуса и удобства. Каждый имел свое собственное имя. Самый жалкий не без юмора назвали «Домом германского искусства».
Осень была прекрасной. Обедать мы должны были перед нашими лесными хижинами среди поросших зеленью скал. Мы сколотили столы из ели и поставили скамейки. Солнце с трудом пробивалось сквозь листву. Вражеские самолеты напрасно искали наши лагеря. Вечером, далеко в долине, мы могли видеть горящие станции на железнодорожной линии Майкоп — Туапсе. Пылающие поезда стояли в 15 километрах от нас. В бинокль мы могли ясно видеть обгоревшие скелеты и яркие красные угли на месте бывших домов. Наши пикировщики сделали жизнь советских солдат невыносимой.
Пройдя сквозь лес, передовые подразделения и саперы наконец добрались до лесной тропы, которая через 3 километра выходила на знаменитое Черноморское шоссе. Красные яростно отбивались. Мы захватили самые высокие скалы только после жестокой рукопашной схватки. Множество тел, наполовину обгоревших, лежало на обгоревшей земле.
Вся наша дивизия приготовилась нанести последний удар. Мы маршировали по импровизированной дороге. На каждом повороте были установлены маленькие таблички, нарисованные не полными бездарями, предостерегающие об опасности, которая может здесь поджидать! Мулы, груженные ящиками и боеприпасами или кухонными котлами, вполне могли оступиться и с адским грохотом лететь вниз, пока не разобьются о скалы в сотне метров под нами.
Мы достигли долины и бревенчатого настила, протянувшегося между двумя холмами. Красные безжалостно уничтожили его неделю назад. Каждый немецкий патруль, который приближался к советским позициям, безжалостно расстреливался.
«Штуки» непрерывно бомбили русские блиндажи. И вот однажды они нанесли такой сильный удар, что мы сумели захватить вражеские траншеи, которые превратились в ужасающий склеп.
В этот вечер я вместе с другим офицером перебрался через огромную гору трупов, накопившихся за последнюю неделю. Они уже начали разлагаться. Я специально пошел, чтобы посмотреть на тела красных, скошенных пулеметным огнем. Они валялись друг на друге неопрятной кучей. Каждый все еще сжимал в полусгнивших пальцах автомат.
В 06.00 я начал фотографировать эту жуткую картину.
Когда я смотрел в видоискатель, то увидел, что один из трупов шевельнулся. Хотя все трупы кишели тысячами отвратительных желтых червей, я все-таки решил выяснить точно, показалось ли мне это. У тела, которое вроде бы дернулось, капюшон был натянут на голову. Я подошел с пистолетом в руке и резко отдернул капюшон. Два глаза, пылающие яростью, уставились на меня. Это был большевистский командир. Он тихо лежал среди трупов со вчерашнего вечера, позволяя червям ползать по себе. Он имел свое персональное желание, которое долго лелеял: еврей, он был полон решимости отомстить за других евреев.
Человеческий фанатизм не имеет пределов.
Пикировщики совершенно разгромили соединение лесной тропы с дорогой, ведущей к морю. Сотни трупов русских лежали в их лисьих норах. Некоторые почерневшими пальцами сжимали повязки, наложенные слишком поздно. Офицер, раненный в ноги, едва успел снять брюки, как упал мертвым в пулеметное гнездо головой вниз. Его бледные ноги, по которым ползали сотни мелких личинок, торчали из земли.
Три молодых немца, отправленных в патруль в начале операции — это было 10 дней назад, сумели пробраться вниз к речке, несущейся по камням между укреплениями русских. Их тела лежали на камнях, глаза были широко открыты, на лицах пробилась рыжая щетина. Оголившиеся ребра уже пробили их зеленые куртки.
Мы добрались до знаменитого Туапсинского шоссе. Деревни на этом перекрестке больше не существовало, от нее остались лишь несколько огромных кратеров. Под железнодорожной насыпью виднелись маленькие тоннели, предназначенные для стока воды. Красные превратили их в импровизированные госпитали. Раненые, о которых все забыли, уже два дня лежали в этих ледяных коридорах. Они все умерли от недостатка ухода.