Правда, я тоже пошла на уступки.
Адвокат мне говорил, что я не должна соглашаться на размен квартиры. А я…
Я прошлась по уютному дому, который считала своим и поняла, что жить в нём я не смогу.
Правда, для начала собрала семейный совет, без бывшего мужа, конечно. Я и дети.
— Я хочу, чтобы мы переехали.
— В Питер? — почему-то сразу выпалила Маргарита, а у меня заныло в груди.
Если бы в Питер.
— Нет, не в Питер.
— А почему? Мам? А этот…
— Рита, пожалуйста. — я говорила мягко, но в то же время твёрдо.
Никаких упоминаний, ничего. Не хочу.
— Мам, ну чего ты? — возразил сын, — Мы вообще-то не маленькие.
Видимо, маленькой была я. Потому что искренне не понимала, что мне делать?
Я же не должна рассказывать детям о своей личной жизни? Они мои дети, а не наоборот? И всё-таки…
— Там… в общем… Ничего нет. Просто он…
— Женат, да? Я так и знала. Козёл!
Умозаключения дочери меня изумили.
— Рита, прекрати, что за слова? Он… он как раз не козёл, а очень хороший человек.
И не бросил жену, как ваш отец. Но это я не добавила, потому что…
Потому что их отец хотел вернуться. Я не хотела.
Да и дети, кстати, меня поддержали. Хотя я не обсуждала ситуацию с ними. То есть я сказала, что папа готов снова жить с нами, но не готова я.
— Ну и правильно. Сам виноват. — опять многозначительно заключила моя не по годам мудрая дочь.
Олег страдал. Плакал. Реально плакал, рассказывая мне, какую ошибку совершил. Ему казалось, он полюбил…
Казалось. Ну, то ж…
Может быть, я и простила бы. Может и прощу.
Только в свою жизнь точно не верну. Не хочу ничего из того, что было раньше.
— Да, кстати, Королькевич, можешь забрать статуэтки.
— Что?
У него было такое… перевёрнутое лицо в этот момент. Он понял, что точно всё. Пути назад нет.
Если уж я отдала статуэтки, которые мы собирали с такой любовью.
Значит нас просто больше нет.
Всё.
Питер встречает ледяным ветром. Острым и колким.
И всё-таки таким… родным.
Я не должна идти туда, но иду.
К тому самому дому, с той самой террасой и крышей.
Мосты уже не разводят.
Людей разводят, а мосты нет. Нет необходимости. Суда уже не ходят по большой Неве. Это же так говорится? Я не знаю, правильно ли это, но звучит красиво.
Гулять по Северной столице в конце ноября — не самая лучшая идея, но я хожу, кружу вокруг дома, в какой-то призрачной надежде увидеть.
Вдруг?
Я, конечно, не буду звонить. Не буду.
Звонят мне.
Дочь? Я вроде сказала, что добралась нормально.
— Алло?
— Мила, не клади трубку, это я, Север.
Глава 41
— Мила…
Сплетаемся, срастаемся, впечатываемся друг в друга. Молча. Жадно. Голодно.
Только мы в целом мире.
Мы и город у наших ног.
Северный, сейчас по-настоящему северный, с низким тяжелым небом. Суровый, величественный.
Осуждающий нас.
Но снисходительно позволяющий быть.
Любить.
Любить друг друга здесь, в этих мрачных чертогах.
Негостеприимных зимних проспектах, где острый, режущий ветер сносит с ног.
Но как же хорошо в этом городе сидеть у камина и смотреть на золотой купол Исаакия.
Держаться за руки и пить глинтвейн или грог.
Есть стейки и дольки картофеля Айдахо.
Просто быть.
— Милана…
Я не поняла сначала, почему он звонит с телефона моей дочери. Растерялась.
— Где ты?
— Я… я тут.
Где я…
Господи, я как дурочка стою у того самого дома, где мы впервые были близки, где смотрели развод мостов с крыши, где любовались на купола собора…
И сказать об этом мне стыдно, потому что сразу ком в горле и слезы. А он просит завернуть за угол, зайти в ресторан и ждать там.
Чего ждать?
Минут через двадцать приезжает его водитель с ключом.
Я красная как рак.
Ключ от тех самых апартаментов.
И опять звонок, теперь на телефон его помощника.
— Подожди меня там, я скоро буду.
Скоро? Он же в Москве?
Господи…
— И убери меня из черного списка, чтобы я мог тебе звонить.
— Ты не в черном списке…
— Хорошо…
— Не гони, пожалуйста, я буду ждать сколько нужно.
В голове картины одна страшнее другой. Гололёд, заносы на дорогах, летящий идиот, не справившийся с управлением.
За пять часов довожу себя до истерики, и когда он заходит просто бросаюсь к нему.
Наплевать на всё.
Я готова понести любое наказание на том свете или на этом.