Глава 3
Утром Роенко вызвал следователь. Щуплый капитан юстиции представился:
— Ковалев Александр Сергеевич.
Предложил присесть напротив.
— Курите, Сергей Сергеевич. – Он пододвинул пачку дешевых сигарет и зажигалку.
— Спасибо, у меня свои.
Сергей закурил «LM», пуская дым в сторону открытого зарешеченного окна. Следователь начал свою работу. Он задал необходимые процессуальные вопросы. Затем отложил ручку.
— Согласно протоколу задержания, переданного нам органами внутренних дел, следует…
— Я знаю, что следует из протокола, – перебил следователя Роенко. – Один только вопрос: меня будут судить?
— А вы как думаете?
— Трибунал?
— Не могу сказать!
— Понятно. И все время следствия я буду находиться под арестом?
— К сожалению, да. Но, с другой стороны, это в ваших же интересах. Тот, кого вы ранили, может попытаться отомстить вам.
— Извините, не могли бы мы перенести допрос?
— А что такое?
— Я плохо себя чувствую. После контузии в Чечне это со мной бывает.
— Понятно. Сочувствую вам. Врача вызвать?
— Не надо, обойдусь.
— Хорошо, – согласился капитан.
Роенко увели обратно в камеру гарнизонной гауптвахты. Только дверь за ним закрыли на засов, что не положено при обычном аресте.
А через час к нему зашел командир полка. Подполковник Зверев Игорь Николаевич. При появлении начальника капитан Роенко поднялся с кровати.
Командир же не спеша прошел к столу, сел на табурет, облокотившись на локоть. В Чечне они воевали вместе, и к капитану командир испытывал симпатию.
— Ну, здравствуй, Сергей Сергеевич!
— Здравия желаю, товарищ подполковник.
— Сидим?
— Как видите.
— Вижу. Вот к чему приводят необдуманные поступки. Не могу понять. Хочу, но не могу. У меня в голове не укладывается то, что ты натворил. Выкрасть оружие и устроить разборки в ресторане. Подвергая опасности жизни многих людей. Нанеся троим увечья. Я уже не говорю о Попове. Но в кабаке… Для чего? С какой целью? Отомстить? Кому? Жене? Так и мстил бы ей. Зачем в посторонних стрелял? Не пойму. Не могу понять. Так подставить себя. А может, у тебя с головой не все в порядке? Не поступают так нормальные люди. А теперь что? Трибунал? Тюрьма? Не понимаю.
— Достала она меня, товарищ подполковник. Всю жизнь сломала. Что теперь о какой-то тюрьме говорить, если жизнь кончена?
— Это ты брось. Жизнь, видишь ли, кончена? Не сметь и думать об этом, понял? Это приказ, если хочешь. А мы думать будем, что делать. Характеристики сделаем что надо; общественность поднимем – нашу, военную. В УВД у меня заместитель начальника знакомый, мужик с понятием – может, и надавит на потерпевших. Посмотрим. Ты только нюни-то не распускай. А о жене своей забудь. Не жена она тебе.
В дверях появился сержант из состава караула.
— Товарищ подполковник, разрешите обратиться? Сержант Ломов.
— Обращайся.
— Там вас к телефону.
Вернулся он через несколько минут, и от боевого настроения не осталось и следа. Он как-то странно посмотрел на Сергея. Роенко спросил:
— Неприятности?
Подполковник закурил, не смотря на подчиненного:
— Хуже! Все намного серьезнее, чем мы с тобой предполагали.
— Что еще может быть серьезнее? Что?
— Что, спрашиваешь? Смерть охранника. Вот что.
— Как это?
— А вот это у тебя надо спросить. Ты его что, боевым приемом вырубал?
— Нет. Обычный удар. Правда, в точку риска, но, если бить на поражение, противник умирает сразу, а охранник, когда меня забирали из кабака, был жив. Значит, не мог он умереть.
— Умер он. Не приходя в сознание, умер. И причиной смерти признан твой удар, каратист! Кровоизлияние в мозг!
— Но этого не может быть.
— Я с тобой шутки шутить буду?
— Подождите. У меня и свидетель есть, что охранник, когда его забирала «Скорая помощь», был жив. Старший лейтенант, командир ОМОНа. Он подтвердит. И комиссия подтвердит, что не мог я его убить. Второй-то охранник жив?
— Про второго ничего не знаю. Но не в этом дело. Неужели ты не понимаешь? На тебе – преднамеренное убийство, разбой с применением оружия и еще куча преступлений.
— Это дело рук Коротыша. Он и охранника завалил под шумок. Но как? Предупреждал же меня, что я труп? Хотя старший лейтенант может опровергнуть часть обвинений.
— Ничего он не может. По крайней мере, сейчас!
— Не понял?
— Твой ОМОН ранним утром отправлен в очередную командировку в Чечню. Потом, конечно, может, и дадут ребята показания, только кому они тогда нужны будут? Да и оправдать тебя они не смогут. Вот такой коленкор получается, Серега.
— Понял.
Командир вроде сделал все, что было в его силах, но оставался на месте, куря сигарету за сигаретой. Молчал и Роенко, уставившись в одну точку.
— Еще твой рапорт. Сам же, дурила, настоял, чтобы ему дали ход. Если в Москве подпишут, то тогда, наверное, гражданские тебя заберут.
— Ладно. Спасибо вам, Игорь Николаевич, за все. Делайте, что положено. Характеристику лепите, какую запросят; осуждайте коллективом. Мне уже никто не поможет, кроме самого себя.
— Вот ты как? В Чечне, значит, вместе, а здесь – порознь?
— Да что вы можете, товарищ подполковник? НИЧЕГО. И не ваша в этом вина. Во всем виноват я один, вот и буду в одиночку расхлебывать свою кашу.
— Ну, ты особо-то духом не падай. Мы будем настаивать на том, чтобы допросили ребят из ОМОНа, будем бороться.
— А что это даст? Преступление-то налицо? Взят, как говорится, с поличным! Вы только не подумайте, что я решил поплакаться вам. В жалости я не нуждаюсь.