И тут Азеф поразил своего начальника. Он задумчиво полистал образец и отрицательно помотал головой:
— Сергей Алексеевич, это скучно! Каталог необходимо отпечатать на дорогой глянцевой бумаге и обязательно снабдить иллюстрациями.
Смирнов удивился:
— Какими?
— Дать изображения предметов, кои рекламируем. Те же телефонные аппараты — ведь это красавцы, это — Карл Брюллов! А сухое описание мало что дает потребителю.
Смирнов почесал ухо:
— Но это значительно удорожит работу…
— Вовсе нет! Мы отпечатаем не двести — десять тысяч экземпляров. Первое: разложим каталог в крупнейших магазинах империи. Второе: по адресным книгам Москвы, Петербурга, Варшавы и Киева выявим самых зажиточных господ, разошлем им по почте или — это лучше — нарочные развезут наш каталог-красавец. Товар двинется к потребителю, сейфы компании будут ломиться от доходов! И как ближайшая перспектива: открыть в крупнейших городах наши магазины.
Смирнов с чувством пожал руку Азефа:
— Прекрасно! По совместительству зачисляю вас, Иван Николаевич, своим консультантом с прибавкой к основному жалованью еще двадцати пяти рублей.
Последнее было сделано по рекомендации самого Зубатова.
Потекли трудовые будни во «Всеобщей компании электричества», которые, впрочем, не очень утомляли Азефа: он приходил и уходил, когда хотел.
Испытывая странное удовольствие, он описывал абажуры для лампочек накаливания «с эдисоновыми винтами, лампы угольные, от 1 до 10 Вольт по цене тридцать пять копеек за штуку», динамо-машины, «вырабатывающие энергию для освещения», электрические карманные фонари, «оклеенные имитацией шагреневой кожи, с овальной осветительной линзой, с выключателем», кнопки для электрических звонков «заграничного производства с костяными поддавками черного дерева».
С особым вдохновением Азеф воспевал телефонные аппараты с индуктивной катушкой и без, «такие же лучшие с телефоном на ручке за одиннадцать рублей», настольные телефоны «с батарейным вызовом, с гудком, со звонком и индуктивной катушкой всего за тридцать три рубля пятьдесят копеек».
Отдельный раздел составили телефоны, которые назывались «автофоны с обратным и без обратного вызова, а также со звонками», — стоячие, лежачие, висячие. Два художника-графика делали штриховые рисунки для печати. Каталог получился великолепным.
Деньги водились, девушки любили Азефа, он их тоже, жизнь была прекрасной.
Жизнь была прекрасной, но одинокой. Две смазливые дурочки с первого этажа, которые порознь и вместе приятно разнообразили существование нового жильца, не могли заменить жену Любу. Хорошо, что ее учеба в Берне шла к завершению.
Как всякий человек, Азеф жаждал того, чего не имел. Сейчас ему очень хотелось семейного очага. Он предвкушал радость своей верной подруги, которая разинет от счастья рот, увидав уютное гнездышко, хороший достаток и прислугу. За Любой он собрался выехать в конце зимы.
А пока что он отправлял отцу в Ростов-на-Дону ежемесячно по двенадцать рублей пятьдесят копеек, а к праздничным дням — Рош ха-Шана, Дню искупления и Пасхе — добавлял еще по десятке. К папаше, пьянчужке и скандалисту, Азеф не чувствовал любви, но все же испытывал благодарность: тот все-таки сумел дать ему первоначальное образование.
Старый Фишель, получив на почте деньги, показывал квитанцию всей улице и даже на базаре. Он вытирал из больного глаза мутную слезу и убедительно говорил:
— Можете мне не поверить, но это большое счастье — хороший ребенок! Двенадцать с полтиной — с этого жить можно! — Надев шапочку кипу и повернувшись на восток, ежедневно молился за успехи сыночка.
Часть 2. Томление духа
Курьезная девица
Женские прелести
Потомственной дворянке, дочери надворного советника Женечке Немчиновой исполнилось двадцать три года. Она была богата и окружена ухажерами. Женечка порой печатала в журналах какие-то рассказики из жизни деревенских детей, у которых «щечки румянились, как яблочки на солнце…». Печатала и стишки вроде «Тихий день угасал, серебрился туман, с водопоя стада возвращались…». Все это давало Женечке повод называться писательницей.