— Константин Константинович, у меня к вам небольшое дело по Академии наук, и мне очень хотелось бы разрешить его. Когда можно вас навестить?
К. Р. сразу помрачнел — он не любил просителей, — но тут же с привычной светскостью скрыл досаду, любезно улыбнулся:
— А! Я очень рад услужить вам, Дмитрий Сергеевич. — Еще на миг задумался и решительно сказал: — Если дело небольшое, то, может, сейчас и решим?
Сипягин уже набрал в легкие воздуху, чтобы кратко и задушевно изложить суть дела, но в этот момент на лестнице раздался высокий голос Феликса Юсупова, торопливо спускавшегося к гостю:
— Боже мой, какое счастье! Здравствуй, Костя…
К. Р. выразительно посмотрел на Сипягина, как бы говоря: «Вот видите, словом нельзя перекинуться!» Вдруг остроумная мысль пришла ему. Сказал:
— А вы, Дмитрий Сергеевич, завтра у красавицы Немчиновой на Остоженке будете?
— У меня, ваше высочество, нет приглашения!
К. Р. решительно заверил:
— Это пустяк. Завтра будет!
— Тогда уж и моему товарищу Плеве необходимо прислать.
— Обязательно! Там все и решим. — Великий князь протянул большую сухую ладонь и сразу переключил внимание на Юсупова, сыпля какими-то шутками.
Сипягин вышел во двор, сел в сани, которые нынче предпочел карете. Кучер заботливо укутал министра меховой шкурой. Над головой раскинулся беспредельный шатер ночного неба, усыпанный мириадами далеких холодных льдинок, посылающих загадочный свет на грешную и прекрасную землю.
Сани заскрипели по насту, сытые, застоявшиеся лошади понеслись как бешеные.
…На другой день, разбирая утреннюю корреспонденцию, Сипягин увидел небольшой конверт с золотым вензелем «ЕН». Это было приглашение Немчиновой. Так министр попал на курьезный вечер, о котором наш рассказ.
Отвлеченный вопрос
Ужин не начинали, ибо ждали великого князя Константина Романова. Говорили, что он нынче отправился на спектакль в Малый театр, где у него абонирована ложа. Вместе с ним поехал молодой красавец, дуэлянт и дебошир граф Аполлинарий Соколов.
Так что в ожидании призыва к закуске гости разбились на несколько кружков и оживленно беседовали. Негромко, среди своих, сплетничали о том, что К. Р., согласно молве, крутит роман с хозяйкой сегодняшнего вечера — Женечкой Немчиновой. Больше того: с этой же Женечкой уже второй месяц длятся амурные отношения и молодого графа-красавца Соколова. В Москве ничего не скроешь!
У социалистов составился свой кружок. К ним подошел энергичный, весь как на пружинах, Плеве и обратился почему-то к Азефу, возможно, потому, что тот был на полголовы выше своих товарищей.
— Признаюсь, я плохо разбираюсь в революционных программах. Скажите… — Плеве покрутил пальцами.
Азеф подсказал:
— Меня зовут Иван Николаевич.
— Гм, Иван Николаевич, вы можете ответить мне на отвлеченный вопрос? Предположим на мгновение, что ваши друзья-социалисты пришли к власти. И что они сделали бы в первую очередь?
Вокруг стали собираться гости, с интересом прислушиваясь к разговору товарища министра с какими-то разночинцами. Азеф откашлялся и нравоучительно начал:
— Беда вся в том, что верхи, — ткнул пальцем куда-то в сторону хрустальной люстры, — совершенно не знают жизни народа. А раз не знают, так и не могут управлять этим народом. Чтобы исправить положение, я создал бы наблюдательный совет из самых простых людей всех сословий. И эти люди диктовали бы законы верховному правителю.
Плеве скептически улыбнулся:
— Это несбыточная фантазия. Попав во власть, эти «простые люди» быстро потеряли бы связь с теми социальными кругами, откуда вышли. И началось бы то же самое… И землю можно поделить справедливо.
Подошедший Сипягин поддержал:
— О чем, господа, вы спорите? Земли у нас, слава богу, сколько угодно. В Сибири на десятки верст — ни хаты, ни огонька в окошке. А все жмутся к столицам, а многие из мужиков вообще норовят сбежать от земли в города, чтобы там жить при фабриках, порой в неприглядных условиях.
— А почему так? — спросила Женечка. — В деревне и воздух здоровый, и молоко парное. Живи с семьей в собственном домике, наслаждайся…
— А потому, — отвечал Сипягин, — что крестьянский труд тяжелый, а в городе — трактиры, ипподромы, дома терпимости, всякие увеселения, вот пейзане и предпочитают нездоровую городскую жизнь этому самому крестьянскому труду, тяжелому, но полезному для души и тела.