Тут Соколов заметил социалистов и с откровенным любопытством, словно в зоопарке, начал разглядывать эти комичные фигуры, удивляясь: «Откуда эти чучела взялись на светском рауте? Ах, это небось все причуды Женечки!»
Азеф хотя и робел атлета, но, желая и тут отличиться перед своими товарищами, все же заставил себя задиристо спросить:
— И что же вы, полковник, предлагаете государству коснеть в средневековых порядках? Может, и крепостное право отменять не следовало?
Соколов решил потешиться. Он принял самый серьезный вид:
— Конечно нет!
Аргунов ужаснулся:
— Как, вы, господин полковник, крепостник?
— Мы, сударь, все крепостники, ибо находимся за крепостными стенами гостеприимного дома Евгении Александровны.
Аргунов продолжал наступать:
— Вы, господин Соколов, увиливаете от ответа!
Соколов принял покаянный вид:
— Ну, крепостник, я крепостник заклятый, и ничего со мной не поделаешь. Одним словом — ретроград!
Великий князь слушал этот разговор с легкой иронической улыбкой.
Пока Аргунов раздувал щеки, придумывая, как ловчее подцепить знаменитого графа, у того мелькнула замечательная идея. Соколов задушевно произнес:
— Танцев сегодня, к сожалению, не будет. По этой причине можно употреблять шампанское. Давайте, господа передовые мыслители, выпьем для хорошего настроения. — Соколов поманил пальцем лакея с подносом.
Все выпили по бокалу, в том числе и великий князь.
Аргунов с язвительностью произнес:
— Граф, помнится, я читал в газетах, что вы после своей свадьбы в Исаакиевском соборе приказали всех поить шампанским: прохожих, кучеров и даже лошадей. Разве это не насмешка?
— Над кем — над лошадьми? — лениво спросил Соколов.
— Нет, над трудящимися! Подобное издевательство — разнузданный разгул, когда трудящиеся живут в нужде, удар по человеческому достоинству пролетариев.
Соколов уперся парализующим взглядом в Аргунова и насмешливо сказал:
— Господин социалист, судя по вашим нахальным речам, вы скорее получите удар по голове, чем по своему достоинству.
Стоявшие рядом дамы весело засмеялись.
Актерская зависть
Аргунов малость оторопел, он собрался с мыслями, хотел что-то ответить и не успел: к великому князю подлетела Ольга Книппер. Она защебетала:
— Скажите, пожалуйста, ваше высочество, Константин Константинович, вы были в Малом театре на премьере «Идиота»? Говорят, госпожа Яблочкина провалила роль Аглаи, так ли это? Помните, еще лет пятнадцать тому назад она сыграла в театре Корша Софью в «Горе от ума», это было неплохо. Но теперь, когда даме уже под сорок, а она бездарно кривляется, изображает молодую девицу, дочь генерала Епанчина… Нет, я этого не понимаю! Всему есть мера.
К. Р. сдержал усмешку: Яблочкина была почти ровесницей Книппер. Он умиротворяюще произнес:
— Позвольте, Ольга Леонардовна, с вами не согласиться. У Александры Александровны прекрасная внешность, великолепная грация, отточенность жестов, да и до сорока ей еще жить да жить. Играла она Аглаю превосходно, зал без конца ей бисировал. Мы с графом, — посмотрел на Соколова, — отправили актрисе громадную корзину цветов. — И перешел на другую тему: — А как вам, Ольга Леонардовна, показалась Ермолова в роли Настасьи Филипповны? Согласитесь, она превосходна!
Книппер, словно делая одолжение великому князю, выдавила:
— Недурна, но порой переигрывает…
Страшная месть
Пушкин и слабительное
Соколов не дослушал, выскользнул из залы, сбежал в вестибюль. Он твердо решил проучить нахалов. Приказал швейцару:
— Позови-ка, братец, моего кучера.
Швейцар изогнулся:
— Слушаюсь, ваше сиятельство! — и заспешил на мороз.
Через минуту он вернулся в сопровождении молодого парня в синем кучерском армяке. Соколов вполголоса приказал:
— Егор, вот тебе пять рублей, поезжай в ближайшую аптеку, купи четыре дозы снотворного и быстро возвращайся.
— Будет сделано! — Егор стремительно удалился, а Соколов вновь отправился наверх.
Теперь всех ожидал спектакль, которого прежде никогда и никто не видел и о котором долгие годы вспоминали в старой столице.
Князь Дундук