Соколов отправился в буфет. За прилавком действовал широкий в плечах парень с круглым румяным лицом, густыми рыжеватыми баками и коротко, по последней моде, подстриженной бородкой. Буфетный мужик при виде Соколова расплылся в счастливой улыбке:
— Рад вас видеть, ваше сиятельство!
Соколов пророкотал:
— Ну, Семен, у тебя морда круглая стала! Сразу видно, что на паперти не стоишь, питаешься вовсе не сухой корочкой.
— Это точно, Аполлинарий Николаевич, живу отлично-с, грех Бога гневить. Чем прикажете угостить?
— Пока ничем! — Соколов просто, как об обыденном, сказал: — Я сейчас приду с четырьмя мужиками, будем пить шампанское из пивных кружек. Ты загодя высыпи снотворное и слабительное, на водке все раствори, а когда я их приведу, ты шампанского и дольешь. Понял?
Семен заробел:
— Ваше сиятельство, простите, рад бы, да рука не подымается. Ведь меня за такие порошки в Сибирь отправить могут. И кандалы еще нацепят.
— Ну, доктор Гааз, тюремный доктор, царствие небесное этому доброму человеку, на Немецком кладбище прах его с миром лежит, кандалы против прежних времен сделал совсем легкими да на прикрепах кожей мягкой обитой. Так что против старого времени таскать их стало много легче. Однако, Семен, ты не трусь, я тебя в обиду не дам. Ведь не яд подсыпаешь, а обычные лекарства. Желудки прочистят, проспятся — еще здоровее станут. И жаловаться на тебя не будут, а радоваться за себя станут. А чтобы тебе интерес в деле появился, возьми на память денежную награду. Бери, бери! Здесь двадцать рубликов — не шутка.
Семен решительно тряхнул рыжеватыми кудрями:
— Коли надо, сделаем все, как вы приказали, Аполлинарий Николаевич.
Соколов погрозил кулаком:
— Семен, ты кружки не перепутай, не сунь мне слабительного! Если чего, то я тебя… Ну, понял? Тогда точно тебя отправлю кандалами греметь, а на Сахалине тебе полголовы выбреют.
— Как можно, ваше сиятельство! Вручу, что положено.
— Ну, действуй! — И побежал наверх — приводить приговор в исполнение.
Брызги шампанского
Пока Соколов готовил для социалистов неприятность, Сипягину удалось изложить великому князю свою просьбу относительно поэта, который очень желал стать почетным академиком. К. Р. заверил:
— Я дам этому делу ход, и будем надеяться, что на ближайшей сессии Академии ваш поэт станет нашим почетным, так сказать, членом, — и улыбнулся.
У Соколова были свои хлопоты. Он отыскал революционных товарищей, жавшихся в углу, сказал:
— Господа ниспровергатели, Виссариона Белинского уважаете?
— Разумеется! — ответил Азеф. — Это великий глашатай демократии.
— Так вот, этот глашатай, имея в виду наказание смутьянов, говаривал в кругу друзей: «Нет, господа, что бы вы ни толковали, а ради поддержания порядка мать святая гильотина — хорошая вещь». Впрочем, вы сегодня столько ужасов наговорили, что мурашки по спине бегают. Не знаю, как вам, а мне захотелось выпить — просто невтерпеж. Приглашаю всех в буфет!
Азеф поцеловал руку Зинаиде и спросил:
— Вы позволите мне отлучиться на три минуты?
— Конечно, Иван Николаевич! — И нежно шепнула: — Я очень буду ждать…
У революционеров давно подвело животы. Они с охотой двинулись за графом — сами не решились бы. Буфетчик Семен, увидав гостей, стал воплощенной любезностью:
— Что прикажете налить?
Аргунов скромненько предложил:
— Может, господа, по рюмке водочки?
Чепик заинтересовался:
— Вот и бутербродики есть с икоркой-с…
Соколов решительно возразил:
— Какая водочка, какие бутербродики! Пьем, господа революционеры, по-гвардейски!
Азеф полюбопытствовал:
— Это как?
Соколов гаркнул:
— Буфетчик! Для моих заклятых друзей — самое дорогое шампанское! — Цыкнул на Чепика: — Да куда ты клешню тянешь, не фужерами — пивными кружками! Кто не пьет по-гвардейски — тот негодяй и фискал. Эй, буфетчик, что медлишь? Не жалей для прогрессивных товарищей, страдающих от самодержавной деспотии, откупоривай французское! У тебя, шельмец, точно ли шампанское самое лучшее?
— Самое значительное-с — редерер, ваше сиятельство! Брали у Елисеева по семь с полтиной за бутылку, дороже нынче не бывает-с…
— Прекрасно, лей редерер в пивные кружки, да с верхом.
Семен стал таскать из ящика шампанское, только пробки полетели к потолку. Потом он повернулся к буфету, начал наливать по самый край, струйки весело скатывались по стеклу. Соколову протянул отдельно. Тот сказал: