— Неверный возлюбленный!
Вета нарочно отворачивается, но двое нерожденных, что охраняют вход, сохраняют невозмутимость, происходящее остается за гранью их восприятия. Массивные бронированные головы, толстые загривки, склоненные спины, влажные семипалые лапы сжимают заряженные пищали, застывший взгляд бездонных черных глаз-бусинок — такова его личная охрана и Вета нехотя оборачивается на зов.
— Опять ты. Все то же, — в его голосе сквозит неприкрытая усталость и разочарование.
— Ты же должен понимать, что возмездие за неразделенную любовь не имеет границ.
— Ага! И чем беззаветнее была та любовь, тем сильнее, неистовее теперь ненависть. А мстишь ты — постоянно докучая мне.
— Дерзкий мальчишка! — бестелесный голос теряет девический тембр, в нем слышится затаенное шипение гадюки.
— Мальчишка? — Вета удивленно поднимает бровь, крупные ограненные алмазы, вставленные в его пустые глазницы, саркастически блеснули.
— Да негодный маленький избалованный гаденыш! Таким ты был — таким ты для меня и останешься! Наказать тебя за все мало. О, как бы я хотела свести тебя с ума, но, увы, это невозможно.
— Поэтому, не имея власти причинить мне вреда напрямую, ты решила достигнуть цели руками наемного героя, что направляется сюда? Очистить мир так сказать от скверны? Что ж — умно, но что будет, коли и он потерпит фиаско? Какой удар по самолюбию, способно ли твое давно подгнившее сердечко пережить еще один позор? Что же ты будешь делать? Уж не попытаешься посеять семена раздора в ряды моих подданных, тех, кого я называю единственной и верной своей семьей за всю историю существования. Но это же будет грубо и примитивно, согласись. А как же былая утонченность?
— Когда ты возвратишься ко мне, я заставлю тебя горько пожалеть о том поступке! Ты заплатишь за каждую минуту, проведенную на поверхности. В сто крат! В тысячу! О, да, ты знаешь, о чем я говорю, ты помнишь!
— Я познал такие изощренные страдания, такие тайны открылись мне, пока я поднимался к поверхности, что теперь меня трудно чем-либо напугать или поразить, — слова и тон говорящего никак не вяжутся с обликом десятилетнего мальчика, и когда он продолжает, слишком много усталых морщин пролегают в уголках губ. — Вот поэтому я ненавистен самой судьбе. Однако же тебе пора убраться надоедливая девчонка.
Просеменив через зал, он забирает пищаль из лап безропотно отдавшего смертельное оружие чудовища, и спускает курок, стреляя навскидку, не целясь, скорее для острастки, чем желая в действительности поразить бестелесную тень.
Раскаленный металл, не причинив вреда, проносится через таинственный сгусток и ударяет в стену. С тихим смешком тень исчезает. Обеспокоенный грохотом в зал ворвался худой горбун, обнаженный и, как кажется, напрочь лишенный каких бы то ни было признаков пола.
Окинув беглым взглядом недоуменно пялящихся стражников, он подскочил к Вете и приобнял за плечи.
— Что стряслось, хозяин?
Вета, морщась, отбросил дымящуюся пищаль. Руки и плечо нещадно саднило отдачей.
— Ничего особенного. Просто вспомнил, что когда-то и у меня тоже были эмоции.
Горбун озадаченно поглядел на прореху в шпалере, которая приходилась как раз на голый узловатый череп изображенного на ней Мертвого Божества. У того грубые надбровный дуги, свирепый взгляд одержимого, нижняя часть лица поросла жестким волосом. Вокруг змеятся вышитые пентаграммы и орудия пыток.
— Такая внушающая трепет картина, хозяин… — в его голосе — укоризна.
— А, заплесневелая рухлядь! — отмахнулся Вета. — Нужно начинать жить настоящим.
— Значит, можно порвать на портянки, да хозяин? — с готовностью осведомляется горбун.
— Нет, оставь.… У меня есть для тебя другая работенка.
И шли они редеющим железным потоком по местам великих запустений и не зарубцевавшимся до конца шрамам отгремевших битв, оставляя за собой курганы да обгоревшие кости стоянок.
На тайном совете:
— Горе нам, вторгшимся в окаянные земли! Язвы съедают наши тела, некоторые лысеют, другие, наоборот, обросли шерстью, третьи — ослепли! К чему все жертвы, я спрашиваю собравшихся, к чему сражения без конца не приносящие практически никакой выгоды? Где же обещанные сокровища, когда путь домой? Увы, нам! Нужно воротиться назад! Довольствоваться первыми попавшимися пленными. Но как вразумить князя?!