— Сын.
— Может, и дочка.
— Сын нужен! — заспорила Августа, неожиданно успокаиваясь. — Уиллу нужен сын!
— Будет и сын.
— Наследник!
— А то.
— Он родится… он вырастет. Я расскажу ему все. И он вас убьёт! — радостно завершила Августа, откидываясь на подушки. — Пить хочу.
— Сейчас, детонька. Водички? Или вот бульончику? Бульончик хороший, бульончик силы даст. Давай-ка ложечку… вот умничка… у такой красавицы…
Сиделка ворковала, успевая и подушки взбить, и одеяло поправить, и удержать Августу, обжигающий взгляд которой не обещал ничего хорошего.
— Чтобы детки сильными были, и матушка должна быть сильной.
И Чарльз поднялся. Может, лекарство не подействовало? Или… или не подействует вовсе? Что, если дело не в привороте, что если именно эта любовь, она настоящая?
Он вышел и прикрыл за собой дверь.
Прислонился к створкам, закрыл глаза. Боги, как он устал… и от Запада, и от всей этой истории.
— Не помогло? — Милисента подпирала стену.
— Не знаю. Я боюсь, что и не поможет. Что дело не в нем, а в ней самой.
— И что дальше?
— Понятия не имею, — вынужден был признаться Чарльз. — Я как-то не думал. Я… я ж считал, что и вправду нужен. Что приду. Спасу. И мы уедем. Она очнется.
Он подавил вздох.
Милисента взяла за руку и осторожно заглянула в глаза.
— Может… ей надо время?
— Может.
Только Чарльз начал подозревать, что время не поможет, что… и вправду, что дальше?
— Надо отвезти её домой. Там врачи. И целители. Здешнему я как-то не особо доверяю, — признался он. Пальцы жены были холодны. И сама она, наверное, замерзла. В этих башнях как-то слишком уж зябко. И он обнял Милисенту.
Просто взял и обнял.
— Есть те, кто занимается душами… не знаю… про них всякое говорят. Я не отдам её в…
— В дом призрения?
— Лечебницу, — поправил Чарльз. — Хотя есть очень хорошие, но все одно не отдам. Поместье… небольшое и тихое. Найму кого-нибудь, чтобы присматривали. Опять же… может, это от беременности? Я слышал, что беременные женщины часто разум теряют.
— Может и так.
— Не особо на это надеешься?
— Не знаю, — честно призналась Милисента. — Я её вообще боюсь. Но постараюсь как-нибудь привыкнуть. Мы ведь родственники теперь? Или как?
— Родственники.
От неё пахло травами.
А дверь стоило бы запереть. И без присмотра Августу оставлять нельзя, хотя с ней сиделка, но все одно сказать надо, чтобы не отлучалась. Вдруг да Августа решит наложить на себя руки?
Почему-то эта мысль не напугала.
Напротив, та, кого он увидел, не станет убивать себя. А вот эта мысль уже напугала. Но не настолько, чтобы выпустить жену.
— Значит, план имеется, — сказала та.
— Имеется.
— И это хорошо. Эдди… в общем, сказал, что дирижабль почти готов, что можем вылетать, как соберемся.
Наверное, стоило порадоваться.
Скоро все и вправду закончится, пусть и не так, как ожидал Чарльз. Но… главное, скоро закончится. И он вернется, наконец, домой.
Или нет?
— Когда ты много думаешь, то становишься слишком серьезным, — сказала Милисента. — Голова не болит?
А глаза у неё все еще золотые.
И волосы темные, непослушные. Смуглая кожа. Резкие черты лица. Удивительные черты, которыми нельзя не залюбоваться.
Тянет коснуться.
И Чарльз касается.
Сердце замирает. А потом отмирает.
— Ты удивительная, — больше не хочется думать ни о чем.
О плохом.
О хорошем тоже.
Хочется стоять вот так, вдвоем. Вечность. Или две. Две вечности всяко лучше одной. И ловить улыбку на её губах. Наверное, это нехорошо.
Категорически.
Нужно помнить… плевать на все, что нужно помнить, в том числе и на приличия. У него жена есть.
— Я соскучился, — признаваться в этом легко.
— Когда успел?
— Вот только что.
Она смеется, тихо и от этого смеха кровь закипает, а глаза становятся еще более желтыми.
Золото.
У него сокровище, такое, которое Чарльз никому не отдаст.
— Идем, — его тянут за руку.
— Куда?
— Куда-нибудь. Отсюда.
Да.
Отсюда.
Прочь от двери, только запереть на ключ. Совесть? Молчит, проклятая. Или нашептывает, что Чарльз имеет право отдохнуть, что за Августой присмотрят. Что с сиделкой ей даже лучше…
— Идем.
Эхо собственного голоса тонет в коридоре. Шаг переходит на бег. Главное, руки не выпустить. И пусть сердце обрывается, а в висках стучит кровь, но главное — не выпустить её руки. И Чарльз справляется.
Перед дверью он задерживается.
— Ты… — в золотых глазах переливается пламя. — Будешь моей женой? По-настоящему?