— Мы были первыми в этом мире. И мы приняли его. Мы сотворили его таким, каким он стал. Все-то, что ты видишь, горы и долины, моря и пустыни, реки и озера…
— Я поняла.
— …все-то создано нашей волей из плоти и силы, правом, полученным когда-то от Великого дракона.
Все-таки с фантазией у них не очень. Великая мать, великий дракон, великий охотник… или охотник первым был? Что б вас, забыла.
Проснусь — уточню.
— Из капель крови его возникли иные существа. Сперва они мало отличались от животных, и мы лишь смотрели, не вмешиваясь. Однако после, когда поняли, что существа эти несут в себе искру разума, мы решили помочь им.
— Какая-то, ты уж извини, странная помощь. Если то, что я видела, правда.
Кархедон поглядел вниз.
Вздохнул.
— Мы учили их. Мы оберегали их. Мы относились к ним, как неразумным детям… и в какой-то момент решили, что вправе распоряжаться ими, как родители распоряжаются детьми.
— А родители бывают разными, — заключила я.
Мне ли не знать.
Если подумать, то мой папаша — не самый худший вариант.
— Наверное, тогда все и началось. Мы… мы решили, что и в самом деле стоим над миром. Владеем им. И можем творить все-то, что вздумается. Мы ведь помогли им выжить. Мы раздули эту искру, которая могла погаснуть в любой момент. Мы… желали благодарности.
— И любви?
— И любви, — согласился он.
— А это… — я крутанула рукой. — Вообще нормально? Ну, когда кого-то так любят, что прям разум теряют? Или сказки? Сиу говорили, что вы… что… ну, если на тебя глянуть вот, то человек или не человек, он влюбляется.
— Любовь — есть свойство души, — наставительно произнес Кархедон. А тон у него аккурат, что у нашего пастора, когда он про добродетели начинает рассказывать. — Она проистекает из пламени первозданного, которое есть в любом существе.
— Ага.
Понятнее не стало, но запомню.
— Мы же сами по сути этой пламя. Вот и малая искра стремится к большому огню, дабы стать частью его.
— То есть, все-таки правда?
— К сожалению. Эта любовь… чужая любовь развращает, — человек-дракон выставил руку, любуясь перстнями. А я подумала, что надо было еще по залу пошариться.
В наших нынешних обстоятельствах золото пригодилось бы.
— Когда кто-то живет исключительно ради тебя, когда все его помыслы, все устремления направлены на то, чтобы доставить тебе радость, то поневоле к этому привыкаешь. И испытываешь. Раз за разом, шаг за шагом. Пытаясь найти границу, за которой эта любовь прекратится.
— А границы нет?
— Именно, проклятая.
— Да ладно, можно подумать, вы тут все благословленные. Значит, они вас любили, а вы начали их испытывать. И получилось, что получилось.
— Именно. Еще учти, что добровольно отданная сила, душа и кровь — это много. Это… они продляют жизнь.
— А вы не бессмертны?
— Даже Великий дракон был смертен. Мы же существовали дольше малых народов, но все одно не так долго, как желали бы. Да и велико было искушение сохранить не только жизнь, но и молодость, и красоту. Взгляни.
Он простер руку над троном.
— Видишь ты хоть кого-нибудь, кто не был бы красив или молод?
— Нет, — ответила я очевидное, хотя не сказать, чтобы особо приглядывалась.
— Последнее дитя появилось на свет более двух сотен до падения, — Кархедон отвернулся.
— Давненько.
— Мы… не видели в том проблемы. Для чего дети тем, кто мнил себя бессмертным?
— Ошибочка вышла, — наверное, стоило бы помолчать, но я, честно, не удержалась.
— Ошибочка, — хмыкнули рядом. — Именно… и не в детях дело. И не в нашей самоуверенности. Мы забыли, что за все приходится платить. В том числе и за бессмертие. Мы длили свои жизни чужими. Мы принимали дары крови, смерти и силы, медленно погружаясь в безумие и сами того не замечая. Ты ведь видела?
— Как жгли людей? Они кричали.
— Они пели славу нам, задыхаясь от восторга, который был сильнее боли.
— Ну… извини, но мне так не показалось.
— Значит, ты видела смерть отступников.
— А и такие были?
— Стали появляться. Среди нас. Те, кто, как я понимаю, видел, что происходит. Они сперва пытались обратиться к разуму и сердцу.
— Но не вышло?
Дракон лишь вздохнул.
— Они говорили о том, что мы умираем. Пусть и бессмертные, но все одно умираем. Наши города… прежде их было много больше, но города стали нам не интересны. Нам все стало не интересно, кроме крови и развлечений.
— И золота, — ввернула я. — Извини, но у вас, насколько я видела, какая-то совсем уж нездоровая тяга к золоту.
— Оно красивое, — пожал плечами Кархедон.