И загудело пламя.
Ветром протянуло…
— Вижу, что вы выбрали обряд! — раздался нарочито бодрый голос жреца. — Чудесно… несколько экзотично, однако спешу напомнить, что, вне зависимости от типа выбранного обряда, брак будет считаться законным.
И уставился на Чарльза, будто надеясь, что тот испугается и передумает.
Я бы испугалась.
А Чарли ничего, кивнул и ответил:
— Отлично.
Глава 2. Где брак заключается на земле
В какой-то момент общая абсурдность происходящего, надо полагать, достигла того апогея, за которым восприятие Чарльза притупилось. А потому ни место, ни храм, в который впихнули всех, кажется, местных богов, ни жрец, сменивший обычное убранство на праздничное, Чарльза не удивили.
Как и церемония.
Их с Милисентой поставили друг напротив друга и велели взяться за руки. Руки невесты оказались неожиданно горячими, и Чарльз буквально услышал, как пульсирует сила, желая вырваться.
От волнения?
Страха?
Женщин необычайно волнуют свадьбы, особенно собственные.
…матушка расстроится.
Она так мечтала устроить идеальную свадьбу. И не раз обговаривала, какой та будет. И… и не такой.
Жрец воздел руки к грязному потолку, с которого свисали пропылившиеся ленты, клочья паутины и высохшие до состояния хрупкости цветы. Цветы от звука голоса — а голос у него оказался на диво громким — крошились, и их крошка сыпалась на голову.
Молча и торжественно стояли Эдди с соплеменником, который вовсе казался статуей. Чуть дальше, на лавках, устроились свидетели из числа почтенных горожан. Верно, происходившее не было для них чем-то новым, и потому полноватый мужчина устало уронил голову на грудь, а после даже похрапывать начал.
…матушка желала, чтобы венчание состоялось всенепременно в главном соборе.
Красная дорожка.
Невеста в роскошном платье, хрупкая и невинная. Прекрасные девочки с корзинками. Лепестки роз. Песнопения…
…тускло поблескивал алый камень во лбу статуи, и Чарльз не мог отделаться от ощущения, что богиня смотрит.
Глупость какая.
Это просто… место такое. И нервы. Нервы у него не железные. Он все-таки живой человек, а после всего пережитого не удивительно, что мерещится, будто статуи смотрят.
Жрец возопил особенно громко и от голоса его спавший встрепенулся и поинтересовался:
— Уже все?
— Кровь пустят, — неожиданно громким голосом ответил другой. — И тогда все. Потерпи ужо.
Тот, первый, зевнул. А жрец обернулся и скорчил гримасу, мол, торжественность всякую рушите. Потом же, повернувшись к Чарльзу, сказал:
— Руку. Правую.
А когда Чарльз протянул, почему-то и мысли не возникло ослушаться, то по руке этой полоснули узким ножом.
Жрец ловко подставил под запястье чашу. Откуда только взялась.
— Повторяй за мной, — велел он. И вновь же Чарльз кивнул.
Повторит.
Потому что… нет, надо остановиться. Где кровь, там и сила, а с силой не шутят. С богиней тоже. Теперь красный отблеск камня мерещился и в глазах её.
— …кровью своей и жизнью своей…
Чарльз повторяет слова клятвы, хотя и отдает себе отчет, до чего опасно клясться кровью и жизнью. И силу тоже помянули. Она оживает и течет по жилам, чтобы упасть в треклятую чашу. Но губы шевелятся, проговаривая слова.
Это неправильно!
Напрочь неправильно!
Потому что сиу не заключают браков. Но смотрит на него не только темнолицая богиня, но и другие, сокрытые в нишах, тоже.
— …беречь и защищать.
В клятве нет ничего невыполнимого. Она, если подумать, достаточно размыта. И Чарльз без неё берег бы. Ну и защищал бы, само собой. Он смотрит на ту, которая вот-вот станет его женой. И появляется трусливое желание отступить. Он ведь не обязан! Это не его проблемы! И есть другой выход.
Должен быть.
И вправду отправить их куда подальше и нанять кого другого. Здесь ведь должны быть люди, готовые за небольшие деньги… или за большие, главное, что решить проблему.
Именно.
А он жениться.
Дурак.
Только почему-то он не способен отвести взгляда. И улыбается. Точно, как дурак. И… и голос Милисенты доносится издалека. А слова повторяют уже те, что произнес Чарльз. А еще слышит их не только он. Слышат все. И даже тот толстяк перестал храпеть.
Это важно?
Наверное.
Пальцы жреца, измазанные кровью, касаются губ, чертят полосу на лбу. Какая невозможная дикость. И главное, без розовых лепестков… что за свадьба без розовых лепестков?
Кровь на губах Милисенты делает их невообразимо яркими. И само её лицо меняется. А в глазах мерещится все тот же алый отсвет.