Антон был просто сражен этим пением, а когда блуждающий по залу взгляд Эммы встретился внезапно с его взглядом, то он мгновенно устыдился, вспомнив, как собирался походя «дернуть» эту великолепную женщину. Им овладела мрачная меланхолия, в которой он и пребывал, когда леди Гамильтон вдруг подошла к нему и спросила:
— Что с Вами, Антуан? Куда исчез самый куртуазный мужчина Неаполя и появился этот унылый персонаж?
Антон поднял голову к миледи и совершенно неожиданно для себя раскаянно признался:
— Полчаса назад я представлял себе, как овладеваю Вами вот на этой кушетке…
Лицо леди Гамильтон вмиг стало пурпурным, и она пролепетала:
— Я возмечтала о том же, когда во время пения встретила Ваш взгляд…
Антон на мгновенье окаменел, потом оживился и, понизив голос, сказал:
— Вы идете сейчас из зала, спускаетесь по лестнице и ожидаете меня внизу. Я подойду к Вам со стороны и мы пойдем в мою комнату…
— Хорошо, — кивнула Эмма и направилась фланирующей походкой к выходу.
— Мне надо уже идти, но я не могу, — сказала она спустя час и перебросила свое роскошное тело на торс любовника.
— А я совершенно никуда не спешу, — сообщил Антон и стал оглаживать ладонями оказавшиеся в пределах доступности восхитительно нежные, объемные ягодицы.
— Ты хочешь скандала, — заявила Эмма и чуть пошевелилась в поисках волшебного жезла.
— Я хочу тебя! — возразил любовник и помог ей найти потерю.
— А-ах! — простонала она.
— Да, да, да, да, — стал убеждать он…
Вновь вернувшись в Казерту (увы, на Луизу-Монику Антон не нашел времени), он стал почти все время проводить в компании королевы или леди Гамильтон, причем тайну свиданий обеспечивали, в основном, дамы. Правда, Каролина вскоре раскусила природу хорошего настроения Эммы, но ревновать не стала: Антон сумел ее убедить, что только Эмма может обеспечить лояльность британского посла к Франции (ну и планы Британии были у него как на ладони). Что касается самой Каролины, то она твердо противостояла (под влиянием ласк и разумных доводов Антона) попыткам Вены втянуть Неаполитанское королевство во вторую коалицию против Франции.
Однако общая ситуация вокруг Франции продолжала ухудшаться, и в конце апреля Антон получил вдруг письмо от Сен-Сира. Тот сообщил, что Рейнская и Самбро-Маасская армии начали скрытную мобилизацию, и место начальника штаба корпуса ждет Антуана Фонтанэ. На миг Антон дрогнул и размечтался, но тут же опамятовался и написал следующее:
— Мон женераль! Я страшно польщен, что Вы продолжаете оказывать мне свое доверие. Но в настоящее время я нахожусь в плену. Плен этот, признаюсь, сладок, но совершенно реален. Сбежать из него я могу, но это обернется для Франции тем, что под знамена ее врагов встанет еще от 40 до 80 тысяч солдат, а также немалый флот. Так что отдайте эту прекрасную вакансию другому достойному воину — их у нас, слава богу, появилось много. А меня не поминайте лихом. Впрочем, обстановка может настолько ухудшиться, что всех дипломатов попрут отсюда метлой — вот тогда я непременно появлюсь перед Вами и буду рад даже доле лейтенанта егерей. Ваш друг Антуан Фонтанэ.
Глава шестьдесят девятая. Раненый и его сиделка
Беда по своему отвратному обыкновению случилась неожиданно. В кои веки Антон вырвался из Казерты и помчал в своей коляске в Неаполь (с Мэтью на запятках). Формальным поводом для поездки стала необходимость привезти из палаццо Караманико некоторые секретные документы, которые понадобились Бернару, на деле же Антон ехал на встречу с Антуаном Филомарино по его настоятельной просьбе. Он уже подъезжал к зданию естественно-научного факультета, как вдруг увидел перед входом десятка два возбужденных лаццарони, которые тесно обступили Антуана и Клементе и уже рвали с них одежду.
— Работаем кистенями! — крикнул Антон Мэтью и бросился из коляски к толпе. Их нападение привело к падению на мостовую более десятка негодяев, но один из оставшихся выхватил вдруг из-под полы пистолет и выстрелил в неожиданного защитника в упор. Антон успел среагировать и уклонился в сторону, но пуля все-таки попала ему в бок. Болевой шок оказался сильным и бравый доселе попаданец рухнул у двери без сознания. Поэтому он не видел, как озверевший Мэтью стал рассылать клинки из своей разгрузки в шеи и тушки бандитов и как он упал, сраженный выстрелом в спину. Не видел он и гибели Антуана и Клементе, которых тоже расстреляли два последних лаццарони. Они же ринулись к коляске, оглушили Винченцо и умчались на ней от места преступления, прихватив кучера. В это время факультетская дверь распахнулась и на порог выскочила Элеонора де Фонсека…