22 ноября
Ночь Герман вел себя беспокойно. Он почти не спал. Его часто тошнило зеленоватой слизью. От его былой выносливости мало что осталось. Его руки сделались тонкими, а провалившиеся глаза излучали какой-то необъяснимый страх. Он как будто был в отчаянии. «Помогите мне, – сказал он сегодня доктору Нико. – Не хочу умирать – пока не хочу». Нико привел солдата из первого взвода – такого же крепкого и здорового, каким был сам Герман до ранения. И тот сдал свою кровь для раненого товарища.
Доктор Нико пообещал Герману отбивную, как только тот преодолеет кризис. «Тогда сможете есть все, что пожелаете», – сказал он. «Даже пить шнапс?» – спросил Герман. «И шнапс тоже», – ответил Нико. Теперь Герман верит в то, что выздоровеет. Он хочет, чтобы я оставался рядом.
Утешает то, что у меня есть дневник. «Хотите поставить себе памятник?» – спросил Штоффман, когда увидел мой открытый дневник у койки Германа. «Нет, – ответил я. – Сам хочу стать памятником».
Он на мгновение заглянул внутрь, пробежал глазами, потом произнес:
«Из вас солдат никогда не получится!»
Герман продиктовал мне несколько строчек для своей жены. На поправку он шел медленно, время от времени докучало непонятное бурчание в желудке, видимо, от скапливавшейся там жидкости. Но он полон оптимизма: все скоро пройдет, а значит, недалек тот день, когда они с женой снова встретятся…
Но по правде говоря, я потом начисто переписал письмо. Ни слова о ранении в живот. Я добавил от себя, что он повредил руку, поэтому пока не может писать сам…
23 ноября
Утром Нико вынужден был откачать у Германа жидкость из брюшной полости. Через глотку ему в желудок вставили длинную толстую трубку. Герман сначала не хотел, он вырвал изо рта трубку (опасаясь, что задохнется). Во второй раз он прикусил трубку. Лишь после четырех попыток доктору Нико удалось добиться цели. После этого Герман почувствовал себя намного лучше. От перенесенных мучений у него в глазах стояли слезы. «Хуже, чем повеситься», – проворчал он. Ему было меня жаль…
Баба Александра – так зовут мою хозяйку – попросила меня показать ей мои носки. Теперь я вижу, что она вяжет мне носки, точнее, даже чулки из толстых, как шпагат, ниток. Она и сама носит такие чулки. Они, наверное, очень прочные, но раздражают кожу. Но это ничего. Добродушная старуха варит мне картошку. А сегодня я обнаружил в котелке даже кусок вареного мяса. Наверное, у нее где-то есть припасы. Иначе как тут проживешь? В хлеву у Александры была коза. Коров у многих уже нет. Теперь почти все они реквизированы, потому что снабжение в последнее время оставляет желать лучшего. Приходится искать возможности, чтобы дополнительно прокормиться за счет местного населения. Но на многое здесь рассчитывать не приходится. То, чем люди могут пожертвовать, они отдают нам сами. Возможно, они так поступают из страха. Но мне кажется, что у них есть врожденный дух самопожертвования.
Постоянно приходят тревожные новости о партизанских налетах. Недавно один раненый рассказывал мне, что собственными глазами видел убитых партизанами наших солдат. Они лежали в снегу, почти голые и покрытые ледяной коркой. Партизаны устроили засаду, застрелили их, потом сняли одежду и облили водой. От таких ужасов у многих возникает жестокое желание воздать злом на зло. Но нельзя обвинять в этом только русских…
Сегодня нам по воздуху доставили провизию. Самолет покружил над деревней, потом в снег упало несколько мешков. Один мешок прорвался, и из него высыпались кофейные зерна. Я видел через окно, как солдаты принялись собирать их, погрузив руки в снег и пытаясь набрать побольше. Как я потом узнал от доктора Нико, этот груз на самом деле предназначался для пехотной части, которая находится на две деревни дальше…
У старухи нет даже керосиновой лампы, одна только масляная лампада. Зато у меня изрядный запас свечей. Я зажигаю свечу, как только наступают сумерки. Сегодня, при заходе солнца, несколько красновато-желтых лучей осветили койку Германа, попали на его белые руки…
Эрнст по-прежнему излучает уверенность. По его словам, Гудериан со своими танками уже под Тулой и вот-вот завершит окружение и разгром русских. Эрнст некоторое время работал в канцелярии части и в курсе донесений штаба дивизии. Последние донесения вполне обнадеживающие…
Новое письмо от Ли. Она пишет, что дома все потрясены страшными авианалетами. Но многие женщины «в гордом трауре» поминают павших мужей и стремятся воспитать сыновей «мстителями».