Прокричав, он нырнул под кровать.
Охранник забежал в палату и хлопнул ладонью по выключателю. Свет зажегся, и мы увидели запыхавшегося дядю Женю в расстегнутой гимнастерке и семейниках. В руке он сжимал скальпель. Его губы дрожали, глаза были стеклянные.
— Подъем! — проревел цербер, размахивая скальпелем.
— Дядь Жень, иди ты на хер, — перевернулся на другой бок Леха, — новенькие, — пробормотал он в стену, — не заморачивайтесь, он контуженый.
— Подъем, твари!!!
— Лех, — сказал Юрка, — осади ты его, спать охота.
— Ладно, — Леха нехотя перевернулся на спину, и, заложив руки за голову, крикнул:
— Сержант Лебедев!
— Я! — охранник со звоном отбросил скальпель и вытянулся по стойке смирно.
— Отбой!
— Есть! — выпалил дядя Женя, лег на пол и закрыл глаза. Он шумно дышал. Волосатая грудь его тяжело вздымалась.
Вошла медсестра. Присела, сделала ему в вену укол, поднялась, расправила халат и сказала:
— Мальчики, вы уж извините нас, мы тут пошумели немножко … День рождения у меня сегодня. Будьте добреньки, оттащите его в холл.
Шуля высунул голову из- под кровати.
— Поздравляем, — недовольно пробурчал Антон, схватил контуженного за ногу и поволок по коридору.
— Ну как, весело у нас? — повернулся ко мне Леха.
— Не то слово, — выдохнул я. — Слышь, Лех?
— А.
— А он что, и порезать бы смог?
— Да запросто, — усмехнулся Леха, — с ними главное вести себя правильно. Не ссать. Они же как звери- чувствуют страх, и нападают.
— Откуда ты все это знаешь-то?
— У меня батя в Афгане воевал, — сказал он, отворачиваясь к стене, — ну все, давай, я залипаю уже…
****
Утром я услышал голос санитарки.
— Кто дежурный по завтраку? — спросила она, заглянув в палату.
Понятное дело, никто не отзывался.
— Я дежурный, — сказал я, и добавил: с Шулешовым.
— Хорошо. Давайте только поживей, мальчишки.
Я встал, быстро оделся и стал будить Шулю.
— Санек, — толкал я его в бок, — пойдем за завтраком сгоняем. Вставай, хоть воздухом подышим, может пивка успеем зацепить.
— Идем, — открыл глаза он, услышав магическое слово "пиво".
Санитарка выдала нам фуфайки и мы выбрались на улицу. Вдохнули бодрящего октябрьского воздуха, вкрутили в рот по сигаретке, и зашагали на кухню. Под ногами хрустели затянутые коркой лужи. На тополе горланила ворона.
— Смотри, — кивнул в сторону Шуля, — психов выгуливают.
По аллее ползла странная колонна из пяти человек. Локомотивом, сжимая в кулачище веревку, шел матерый санитар. Конец веревки держал его коллега. А между ними, связанные по рукам, плелись "пассажиры". На них были огромные сапоги, клетчатые шаровары путались в коленях. Объеденные ушанки загадочным образом держались на их лбах или затылках. Больные смотрели строго перед собой, и, кажется, не моргали.
"Кого Юпитер хочет погубить, того лишает разума"- припомнил я слова кого-то из великих.
Пройдя метров сто, мы оказались у серого здания с металлическим лотком для приемки хлеба. Поодаль четверо наших ребят выгружали из машины сетки с капустой и луком. Парни трудились за еду. После работы их от пуза кормили. Шуля приветливо махнул им. Один из них кивнул в ответ. У заднего входа толпились пациенты.
— Пойдем, — сказал Шуля, — нам туда, походу.
Как только мы подошли ко входу, меня схватила за рукав бабушка в пуховой шали и грязном бордовом пальтишке.
— Николаш, сыночек, — заскулила она, — ты не видал мою кошку Графочку? Аграфену? Вот ведь что, убегла куда-то и не сыщешь…
— Свали, бабуля, не до тебя, — я вырвал руку и мы поспешно вошли в кухню.
Несмотря на то, что работали вентиляторы, внутри было душновато. Пахло выпечкой, котлетами и тушеным мясом. Все это изобилие повара носили большими противнями. Носили неизвестно куда. Украдкой заглянув в бадью с супом, я увидел плавающие там куски мяса. Вспомнил нашу баланду и по-волчьи облизнулся.
— Из десятого? — спросила повариха. Белый халат смотрелся на ней как кожа на барабане.
— Из него, — ответил Шуля.
— Не готово еще. Через час придете.
— О, кей, — сказал я, хитро подмигнув Шуле, — помчали за пивом.
Вышли, и поплыли в сторону ларьков.
****
На пятый день пребывания в этом богонеугодном заведении меня вызвали к психиатру. Мне повезло — я попал к молоденькой дамочке. (Беседовать с ветхозаветной бабулей из соседнего кабинета — удовольствие сомнительное). Это была полногрудая шатенка с длинными блестящими локонами. Кэтрин Зета-Джонс, ни дать, ни взять.