— Да, а ты куда?
— Мне надо домой заехать, а Еле отправится сейчас в управление, что же касается тебя, Кет…
— Я поеду в университет, в конце концов, на этот день у меня было запланировано безделье, а из-за тебя у меня не получилось реализовать свои планы. Постараюсь наверстать это до вечера.
— Что ж хорошо, — сказал Мелирленс, встав из-за стола. — Еле, ты ведь заплатишь за нас?
— Что?!.. Да, да конечно, — подавляя слезы, наворачивающиеся от осознания скорой и неизбежной смерти кошелька, ответил Еле.
Еще открывая дверь в квартиру, Мелирленс почувствовал запах то ли мяса, то ли рыбы. Пока он отрывал дверь, он практически не задумывался над этим, только отметил, что кто-то что-то готовит, но какого же было удивление Мелирленса, когда волна запаха цунами обрушилась на него из распахнувшийся двери. К запаху прибавился еще и характерный звук масла на сковородке. Мелирленс отправился к источнику звука, предварительно сняв обувь, но не озаботившись нахождением каких-нибудь тапок, в существовании которых в своем доме он глубоко сомневался. Источником оказалась кухня, а точнее сковородка с жарящемся на ней довольно толстом ломте рыбы. Стояла сковородка на плите, а около плиты, стоя на стуле, находилась Розетт, как раз в этот момент помешивающая что-то в кастрюле.
Мелирленс не знал, что сказать. Все, что он смог, так это закрыть рот, распахнувшийся в первый момент, для того, чтобы задать вопрос, который застрял у него в горле. В конце концов собрался с силами и спросил, правда не то, что собирался:
— Розетт, а где ты нашла ее? Или ты ее поймала в Лене?
— Я ее купила, — как всегда лаконично, на вкус Мелирленса слишком уж лаконично, ответила Розетт.
— А откуда деньги? — продолжал допрос Мелирленс, несмотря на то, что что-то подсказывало ему, что совсем не так положено говорить с маленькими девочками, готовящими тебе обед.
— Нашла… в тумбочке у кровати.
«В тумбочке», — подумал Мелирленс, — «во имя всех богов, как там смогли оказаться какие-то деньги, не помню, чтобы что-нибудь туда клал. Хотя надо перетрясти все углы, вдруг еще, что-нибудь найдется».
— Понятно… Так значит ты одна ходила на улицу?
— Да.
— Но это ведь опасно.
— Ничего страшного, я ходила недалеко.
— Ладно, — Мелирленс замолчал, не зная, что еще сказать и тут наконец сообразил. — Да, привет Розетт, прости что оставил только записку, но я решил, что так будет лучше, не хотел тебя будить… И спасибо за обед.
— Не за что. К тому же, он еще не готов, я не думала, что вы так скоро придете, капитан Мел.
— Да, я тоже не думал, но правда не стоило, я… нет ничего… Я тебе мешаю? — Тогда я пойду в комнату, позовешь меня, когда все будет готово?
— Хорошо.
Мелирленс, развернулся и пошел в комнату. Там он сделал несколько кругов в поисках подходящего занятия и в конце концов закончил тем, что уселся в кресле, ставшем с недавних пор еще и его кроватью, и начал читать газету, которую он купил по дороге домой, а все время пока разговаривал с Розетт, держал в руках, совсем забыв о ней. Как на зло ему попалась статья о его деле.
«Во имя всех богов», — пронеслось в его голове, — «разве вы не можете писать о чем-нибудь другом?!»
Статью Мелирленс проглядел по диагонали, не узнав ничего нового. Все, что было написано в статье можно было умесить в одно короткое предложение: «В Лендальской милиции работают одни безмозглые бараны, а самый безмозглый из них — это тот неизвестный журналистам идиот, который расследует это прискорбное дело».
В следующей статье рассказывалось о том, что жители Тюлера, столицы Алтара, строят баррикады. По какой причине, Мелирленс так из статьи и не понял. Они конечно чего-то требовали, но чего именно? По мнению Мелирленса, да и не его одного, постройка баррикад стало национальным увеселением тюлерцев, поскольку развлекались они столь оригинальным способом по каждому удобному случаю. Похоже, король Алатра, кто именно там был королем, Мелирленс не помнил, а в статье это не было написано, относился к баррикадам как к дождику в четверг, который может разве что заставить перенести охоту на другой день.
Затем шел рассказ о какой-то лошади, участвовавшей в последних скачках, которая сломала ногу у самого финиша и о горе-жокее, который при падении свернул свою горемычную шею, но пересек финишную линию. И теперь букмекеры и игроки спорят, признавать ли финишированием пролет над финишной чертой да еще того, кто через несколько секунд после этого самого финиширования скончался.
До прогноза судьбы на завтрашний день по созвездиям Мелирленс не добрался, заснув, сам не заметив как.
Первым ощущением Мелирленса, когда он проснулся, был зуд затекшей руки. Вначале он даже не сообразил, что спал, но судя по тому, что фонари за окном уже зажглись, а его внутренние часы указывали на то, что последний раз он смотрел в окна минут пятнадцать назад и тогда не было и намека на ночь, у Мелирленса не оставалось иного выбора, кроме как признать тот факт, что он заснул. Будильник, стоявший на тумбочке у противоположной стенки показывал без пятнадцати минут десять. В течение нескольких секунд он следил за движением секундной стрелки, как вдруг резко вскочил с кресла, чуть не упав при этом. Немного опомнившись, он огляделся и обнаружил Розетт, сидящую у окна со своим фолиантом в руках. Судя по тому, что раскрыт он был уже почти в самом конце, скоро Розетт будет нечего читать, ведь, насколько Мелирленс помнил, в его доме книжек не водилось.
— Розетт, — начал Мелирленс, почему ты меня не разбудила? Я же попросил тебя позвать меня?
— Простите, — ответила Розетт безжизненным голосом, — вы так крепко спали, я не хотела будить вас.
— А? Ладно, понятно. Слушай, мне надо торопиться, я опаздываю, так что обед, точнее уже ужин придется отложить на завтра. Ты ешь, если хочешь, а я, наверное, поздно приду.
— Хорошо.
Не сказав больше ничего, Мелирленс пулей вылетел из квартиры, чуть не забыв закрыть дверь. Он скатился с лестницы и бегом бросился к университету. К счастью для него, какой-то возница поинтересовался у Мелирленса, не нужна ли ему коляска, или господину милиционеру просто захотелось побегать. Мелирленс отказался от славы физкультурника и согласился с тем, что ему срочно нужна коляска.
— Во имя всех темных богов, Еле, я тебя побью, если твой проклятый капитан не припрется сюда немедленно! — громогласно провозгласил светловолосый парень в милицейской форме. Обращался он, по всей видимости, к некому Еле, темноволосому уроженцу халифата, тоже одетому в милицейскую форму, хотя слышно его было во всех близлежащих кварталах.
На заявление блондина Еле ничего не ответил. Видно, он решил, что от этого будет только хуже. Кроме этих двоих здесь была невысокая девушка с пепельно-серыми волосами, заплетенными в косу, одетая в белое летнее платье, и еще один милиционер с меланхоличным лицом, тоже светловолосый, но в отличие от крикуна, довольно упитанный и невысокий. Стояли они около северных ворот Лендальского университета почти под шаром фонаря, зависшим метрах в четырех над мостовой.
— Что это за хамство? Нет, ты посмотри на этого хама, Пласински, сам заставил переться сюда и еще не отвечает, когда его спрашивают. Ты будешь мне отвечать, когда я с тобой разговариваю!
— Ладно, отвечу, — пусть со скрываемым, но все же проскальзывающим раздражением, произнес Еле, — чего ты хочешь Крас, сам же сказал, что готов хоть в огонь, хоть в воду.
— Да когда я такое говорил? Тем более твой капитан опаздывает, к тому же эта магичка что-то застряла здесь. Мало того, что волосы у нее как у старухи, так еще и студентка! Пересажать бы их всех, особенно этих проклятых волшебников.
— Ладис, — сказал Пласински, — может не стоит, она все же волшебница, мало ли…
— Да заткнись ты, Рукус, что мне сделает это пигалица? Да какая из нее ведьма! Да пусть она была бы самой могущественной ведьмой, все равно ничего бы мне не сделала, поскольку все это шарлатанство.
После этих слов Ладис Крас заржал во весь свой совсем не слабый голос. Еще не полностью поборов свой отнюдь не заразительный смех, он обратился к девушке:
— Ну что ты так вылупилась, а?! Думаешь что-нибудь сделаешь мне? Ну давай, ну попробуй!