— Нет, абсолютно никакой роли. Все уже содержалось в вашем коде, и вскоре мы сможем перепрограммировать то, что у вас в организме дало сбой, — сказал он.
Вывод был утешительный, но у меня возникло впечатление, что он и его коллеги обольщаются. Как только они отыщут ключ от этой двери, окажется, что за ней таится следующая, потом еще, и еще, и еще и для каждой нужен особый ключ, потому что в сущности то, что мои дорогие ученые пытались найти, было на самом деле ключом ключей, комбинацией комбинаций. Речь шла о «коде Бога». Так как же они могли всерьез рассчитывать, что им удастся раскрыть эту тайну?
Нет, я никогда не терял веры во врачей, на которых полагался. Но чем ближе я их узнавал, тем острее ощущал, что они как скрипка, у которой не хватает струны, и что они сами увязли в своем сугубо механистическом видении проблемы и ее возможного решения. Некоторые из них понимали мою растерянность, отдельные мои замечания их забавляли. К примеру, такое: почему бы не отказаться от милитаристского лексикона, которым все пользуются? Возможно, это помогло бы, говорил я. Поразмыслите: у вас рак — это непременно «враг», с которым нужно «сражаться»; терапия — «оружие»; каждая фаза лечения — «битва». Болезнь постоянно рассматривается как нечто чуждое, проникшее в нас, чтобы натворить там бед; следовательно, ее следует разрушить, изничтожить, изгнать. Уже после первых нескольких недель общения с моей болезнью подобный подход мне не нравился, он меня больше не удовлетворял.
Со временем я свыкся с этим незваным пришельцем и мне стало казаться, что он стал частью меня — как руки, ноги или голова (на которой из-за химиотерапии не осталось ни волоска). Мне уже хотелось не атаковать этот рак в его разных воплощениях, а признать его, заключить мир. По крайней мере, я понял, что как ни крути, он останется во мне — пусть в дремлющем состоянии, но все равно оставшийся отрезок пути мы пройдем вместе.
— Утром, поднявшись с постели, улыбнитесь своему сердцу, своему желудку, своим легким, своей печени. От них многое зависит, — говорил Тич Нхат Хань, знаменитый вьетнамский монах-буддист, который однажды приехал в Дели, чтобы рассказать о медитации. Тогда я еще не знал, насколько мне пригодится этот совет. Теперь я каждый день улыбался и незваному гостю внутри себя.
Чем дольше я оставался на стороне науки и разума, тем больший интерес вызывали во мне такие вещи, как магия или безумные «альтернативные» методы, то есть то, что я поначалу отверг. Не то чтобы я думал, что по ошибке выбрал не ту дорогу (напротив, я бы посоветовал всем, оказавшимся в моем положении, первым делом довериться именно возможностям науки). Просто я чувствовал, что если эта дорога и лучшая, ее возможности не беспредельны, а на других направлениях может отыскаться что-нибудь еще, необязательно «альтернативное», но, вполне возможно, дополнительное.
Поэтому, как только нью-йоркские врачи-«ремонтники» сказали, что их работы на этом этапе завершены и они не хотят меня видеть в ближайшие три месяца (целых три месяца, тогда этот срок казался мне вечностью), я отправился на поиски именно иных путей.
После всех нокаутов, которые получил мой организм, нужно было дать ему немного отдохнуть. Следовало вывести все яды, которыми его пичкали, пытаясь вылечить, и, главное, надо было привести в порядок мое сознание, которое уже свыклось с одиночеством. Мне хотелось, чтобы оно вернулось к гармонии с миром. Путешествие для меня было самым естественным способом достижения этой цели, и я собрался в дорогу, желая познакомиться с другими видами целительства, испробовать все лечебные средства и повидать все чудеса — все, что могло бы пригодиться для моего случая.
Первое, что я сделал, — вернулся в Индию, где жизнь протекает более естественно, где человеческое общество наиболее разнообразно, где время течет неторопливо, где старое уживается с новым, где вопросами жизни и смерти занимались много раньше, чем в любом другом месте на земле. Меня не было в Дели почти год. Когда я вошел в лавочку своего хорошего знакомого, старого ювелира из Сундар-Нагара (тот как раз занимался подарком для статуи Кришны — гирляндой из дивно пахнущего жасмина), он спросил, что со мной случилось.
— Я кочевал по больницам. У меня рак, — вырвалось у меня; никому другому я бы не сознался в этом.
— Наверное, в этот период вы приблизились к Богу, — спокойно сказал он.
Да, так оно и было, но как же он об этом догадался?
— Знаете притчу про мусульманина, которого вышвырнули из дверей мечети и спустили с лестницы?
— Нет, не знаю.
— Всякий раз, ударяясь об очередную ступеньку, он от боли взывал к Аллаху. Но докатившись донизу, он уже досадовал, что лестнице конец и не будет больше ступенек. Я думаю, что с вами произошло то же самое.
Вообще-то я зашел к нему в лавку, чтобы купить кошелек взамен утерянного. Я и подумать не мог, что мне так повезет. Не представляю себе лучшего напутствия для того, кто собирается в путь на поиски, сам не зная, чего именно?
Скитаясь затем по свету, но раз в три месяца навещая Нью-Йорк для проверок, я постоянно был в движении, каждый раз следуя за какой-то нитью, утоляя свое любопытство или проверяя правдивость услышанных историй.
Я провел почти неделю в отдаленном уголке Индии у границы, в старом и очень скромно оборудованном аюрведическом центре, которым руководил молодой врач, знающий наизусть все священные тексты древнего врачевания. Он научился им у своего деда, а тот — от своего отца и так далее. Место было удивительно красивое, окруженное рисовыми полями, рядом — руины древнего храма; по легенде, его основал сам Рама по пути на Шри-Ланку в поисках похищенной жены.
Там же, в Индии, я обучился рэйки и получил диплом. В Таиланде я голодал семь дней в оздоровительном центре, специализирующемся на очень модной процедуре — колонотерапии.
На севере Филиппин я стал первым, кто испытал на себе перед открытием «Международного центра здоровья» воздействие «Пирамиды Азии»; возведенной по заказу самого известного из местных хилеров-целителей, который вдобавок накануне меня «прооперировал».
Несколько дней подряд в Центральной Индии я находился в обществе «мага-целителя», который готовил для меня из трав и коры свои вонючие зелья. Еще несколько дней я провел в знаменитой традиционной больнице в Керале, где невозможно было спать, так как по ночам во дворе трубил слон и беспрерывно играли музыканты в честь божества, покровительствующего аюрведе.
Я ездил в Бостон, где прослушал курс о «морских снадобьях» у молодого итальянца, бывшего хирурга, ставшего гомеопатом и живущего в забытой Богом долине в старой, переделанной под жилье сыроварне. Он силится подвести научную базу под свой метод, в котором, по его признанию, присутствуют элементы магии. Кстати, я испытал его снадобье на себе — и с отменным результатом!
Потом я отправился в Гонконг, чтобы встретиться со старым китайцем, миллиардером и филантропом. Он хотел, прежде чем умереть, оставить человечеству в дар лекарство от рака, поэтому вложил часть состояния в изучение и производство экстракта из гриба, который в китайской традиции всегда считался «чудодейственным».
На севере Таиланда я разыскал своего старого друга Дэна Рида, специалиста по даосизму и гимнастике цигун, и каждое утро под его руководством проделывал древние китайские упражнения, чтобы «вобрать космическую энергию» — ту самую, о которой он написал книгу.
Я побывал в Калифорнии, где с высокого берега открывается изумительный, переполняющий душу вид на беспредельный океан. Там, на семи ветрах, в уединенном селении из нескольких старых зданий я участвовал в семинаре для больных раком. Нас было девять, и о каждом из моих товарищей у меня сохранились воспоминания забавные и трогательные. Сразу после этого я «прибился» к двум индийцам, выдающемуся учителю йоги и музыканту. Они организовали особый курс, основная идея которого была в том, что при выполнении асан «каналы» в человеке «открываются» и музыка проникает в ткани и клетки тела, стимулируя жизненную силу. Не знаю как, но и это мне помогло! И музыка говорила непосредственно с сердцем.