— Айда в Кремль! — возбужденно загалдели мальчишки. — Боярин Гуринов дочку замуж отдает! У Китайгородской стены столы накрыты, а сейчас жених с невестой в Успенский собор пошли!
Это известие мигом сбило с Акима всю его показную серьезность. Боярская свадьба, да еще с венчанием в Успенском соборе… это не каждый день случается.
— Бежим! — тут же решил он, первым срываясь с места.
Ух и весело же будет! Скоморохи с дудками — кто в смешных шапках с колокольцами, кто на ходулях, кто в вывернутых тулупах, — ручные медведи. А как славно полюбоваться на невесту с женихом, поорать здравицы, пообсыпать их крупой-рушаницей из плошек, установленных тут же как раз для этого. А ежели свадьба богатая (а какая же еще, чай, боярин дочку замуж отдает), то жениха с невестой непременно обсыплют еще и деньгой[9]. И можно будет эту деньгу потом пособирать. Правда, на это дело не одна Акимова ватага накинется. Много пацанов на Соборную площадь сбежится. Без зуботычин не обойтись, ну да ничего, не впервой, тем более что в Кремле сильно большую драку затеять не дадут. Как-никак царев дом… Стрельцы рядом, а у Митрофана с ними все накоротке налажено. Так что с прибытком будем. А на одну деньгу на сладком торге аж два леденца купить можно. Короче, боярская свадьба — дело не только интересное, но и полезное, пропустить которое никак невозможно.
В Кремле было людно. Ну еще бы — не каждый день думный боярин дочь замуж выдает, а уж чтобы царь дозволил в Успенском соборе венчание провести, так это вообще знак особого благоволения. На Москве, чай, церквей много. Ребятня шустро пробилась сквозь толпу к боярским рындам, что держали проход из церкви к украшенным возкам, и завертела головами.
— Эх ты, глянь-кась! — ахнул Митрофан, ткнув Акима кулаком в бок. — И царевич здесь…
— Где?!
— Да вона, видишь, промеж двух стрельцов стоит.
— С боярином который?
— Какой это тебе боярин, — снисходительно протянул Митрофан, — окольничий это, дядька царский, Федор Чемоданов.
— А верно ли бают, что царевич болезный, — встрял Прокоп, — падучая у него и немощь в членах?
— Бают, — солидно согласился Митрофан. — У нас на конюшне дядька Никита сродственницу на женской половине палат имеет. Так вот она сказывала, что царевич на Пасху болел сильно. Немчину-дохтура ему вызывали, а сама царевна Ксения за брата молилась жарко. Да вона она…
И все развернулись в ту сторону, в которую указывал Митрофан.
— Лепая какая, — зачарованно произнес Лука.
— А то! — гордо произнес Митрофан. — За нее сам кесарь римский сватается[10].
Но тут толпа заволновалась, закричали:
— Выходят! Выходят! — И мальчишкам стало не до лицезрения царевых отпрысков…
— Моя, отдай!
Аким полетел кувырком от сильного удара в плечо, не выпустив, однако, деньгу, которую выудил из пыли рядом с обрезом красного сукна, расстеленного в виде дорожки от ступеней храма до того места, где стоял свадебный возок, украшенный рушниками, лентами и березовыми ветвями. Народ кинулся подбирать деньги, едва свадебный поезд тронулся, поэтому на самом сукне все было уже поднято. Но вот по сторонам дорожки еще был шанс наткнуться на какую-нибудь затерявшуюся и затоптанную дружками, величальницами и всякими сродственниками жениха с невестой монетку… Больно шмякнувшись на бок, Аким сунул деньгу в рот, за щеку, где уже уютно была устроена еще одна (это ж какое богатство-то, матерь божья!), и развернулся к обидчику. Это был довольно кряжистый парень, гораздо старше Акима, лет двенадцати от роду, одетый в добротный армяк. Сейчас он возвышался над мальчишкой, сверля его злым взглядом.
— Моя, — прорычал он, — отдай. Я первый углядел.
— А я первый поднял, — резонно ответил ему Аким, косясь по сторонам: где ватага-то?
Евойные ватажники увлеченно ковырялись в толпе мальчишек и юродивых, перетряхивавших пыль.
— Ах ты… — прошипел парень и, ухватив Акима за шкирку, грубо полез грязными пальцами к нему в рот, пытаясь извлечь оттуда богатство, которое по праву считал своим.
Аким стиснул зубы и отвернул лицо.
— Отдай, — пыхтел парень, безуспешно пытаясь лишить Акима законной добычи.
А тот изо всех сил ерзал во вражеских руках, одновременно пытаясь не дать супротивнику завладеть найденным и вывернуться. Но в одиночку освободиться никак не получалось.
— А-а-а-а!
Бумс!
Аким полетел на землю, но на этот раз вместе со своим обидчиком, чего тот, похоже, совершенно не ожидал. Поэтому в следующее мгновение Аким почувствовал, что свободен, и, воспользовавшись этим отрадным фактом, быстренько, даже не вставая, а так, на четвереньках, отполз в сторону.