— Как тигра на арену, еще кнутом наподдать под жопу! — от души веселился «петух».
Кого это он, интересно, надрачивает?
Я чуть заметно поворачиваю голову, до боли скашиваю глаза… Их трое, присели на корточки, чтобы лучше нас рассмотреть, поэтому и их видно. По одну сторону от Дули — Костыль, тоже «петух»… По другую — какой-то незнакомый шкет, на вид не больше двадцати-двадцати двух, видимо, прибыл совсем недавно. В хорошую компанию ты попал, приятель! Теперь все понятно: Дуля выделывается перед новеньким, изображает из себя крутого патриота, который и на воле генералов строил, как хотел…
В путевой зоне такого быть не может: там новичку сразу объясняют, кто есть кто, а петухи из-под шконок не вылазят… Только здесь все шиворот-навыворот — каждый сам за себя да против пожизненников. Когда шкет узнает, что Дулю зовут «Мисс Вселенная» и он первый среди «пернатых» особой зоны, будет поздно. С «петухами» общаться впадлу: «зашкваришься» и сам в «гребня» превратишься. Поел с ними вместе, окурок докурил, даже просто поручкался — и готово, стал таким же пидором, только непроткнутым… Да какая разница, «опущенный», он «опущенный» и есть, к тому же проткнуть — дело недолгое…
Но пока Дуля банкует, и корефаны его слушают: мою согнутую спину сверлят ненавидящие взгляды.
Видно, поворот головы вышел за пределы сектора «незаметности»: холодная дубинка деликатно упирается мне в скулу. Хороший мужик Блаватский — другой бы ударил или ткнул концом так, что синяк обеспечен…
— Пожизненно осужденные на прогулку доставлены! — докладывает вертухай с грубым голосом.
— Принимаю по-одному! — отвечает ему дежурный прогулочного дворика, тоже грубо, но вдобавок и сипло.
Клацают замки — основная дверь, решетчатая. Заходим внутрь, докладываем:
— Пожизненно осужденный Блинов на прогулку прибыл!
— Пожизненно осужденный Мигунов на прогулку прибыл!
Вторая дверь захлопывается. Через решетку с нас поочередно снимают наручники.
— Прогулка два часа, — говорит Блаватский. Захлопывается основная дверь.
У-уф… Теперь можно выпрямиться, размяться… Бетонный квадрат три на четыре с колючей «шубой» на стенах, наверху крупная проволочная решетка — не улетишь, если бы и умел.
— Вертолета ждешь, полкан? — перехватывает мой взгляд Блинов и лыбится, показывая плохие зубы. — Улететь хочешь? Отсюда только с биркой на ноге улетишь — в болото… Ты сильно стареешь, видно, уже скоро…
«Откуда он знает про мои сны, мразь?»
— Я тебя первым в болото отправлю!
Быстро иду вдоль периметра: движение — это жизнь… Мышцы стали дряблыми, силы уходят — годы свое берут, да проклятый бетонный каземат высасывает жизненную энергию, а пища… Можно ли двадцать пять лет продержаться на такой пище? Нет, нормальному человеку никак… А Блинов, животное, жрет и радуется…
Неужели трудно этим моим бывшим друзьям, цирульникам,[6] прислать вертолет? Один-единственный — пилот и три человека… Я ведь для них много сделал! Зависли над двориком, в два пулемета подавили вышки, перекусили сетку, вытащили меня и пошли над лесом, чтобы пули вдогон не достали… А потом все выше, выше, выше… Сколько тут до границы? Там надо наоборот, снизиться, а над самой землей — раз! И в дамках!
Забыли меня цирульники, зачем я им нужен? Все забыли… Тот же Семаго — старый друг, что, трудно ему передачу прислать? Да и мог бы найти в Москве выходы на тюремное начальство, чтоб послабление какое сделали… Можно поселить в домике для охраны — куда я убегу? Растил бы огородик, может, курочек, уток, гусей. Совсем другое дело было бы! Да хоть бы убрали от меня это животное… Вот ничтожество, вот кого я бы своими руками удушил!
— Как дела, полковник? На здоровье жалобы есть? — с вышки прогулочного дворика свесилось лошадиное лицо фельдшера Ивашкина.
Чего его сюда принесло? Наверное, информацию собирает для оперчасти. Видно, Марченко не только оперативно-надзорный состав напрягает, — всех: и повара, и фельдшера, и пожарного.
— На здоровье нет. На жизнь есть, на Блинова…