Фельдшер улыбается. Пожалуй, кроме начальника колонии Савичева и опера Марченко, он единственный, с кем я разговаривал раньше и кого могу узнать.
— Чего к тебе сегодня Дуля привязался? — спрашивает он.
— «Петух» потому что.
— Да, они у нас совсем обнаглели. Нового парнишку офоршмачили, под себя подгребли. Его на третий участок поставить хотели: смешивать цемент с мраморной крошкой, опалубку готовить, заливать…
Изготовление памятников — это бизнес полковника Савичева. Раз в месяц надгробия вывозят на двух вездеходах. Куда их сдают, кому они вообще нужны в этой глуши — остается загадкой.
— Работа, конечно, тяжелая, но чистая, — продолжает фельдшер. — Потом бы шлифовать выучился, надписи делать, освободился, а денежная профессия в руках. Только теперь ему путь один — парашу выносить. А в руках вместо перспективной специальности что останется?
Блинов сказал — что. И попал в точку».
13 октября 2010 г.
«Блинов отказывается убирать камеру. Сделал плаксивое лицо, показывает правую руку. На вид клешня абсолютно нормальная: ни красноты, ни припухлости, ничего! Жалуется:
— Да я еле шевелю ей! Все болит — от пальцев до локтя! Наверное, костный туберкулез! Иди, спроси у фельдшера, если не веришь!
— Так почему он тебя тогда в изолятор не определит? Почему освобождение не дал?
— Почему, почему! Савичев запретил! Проверка едет из Заозерска, никаких больных!
Врет, скорее всего. Знает прекрасно, что к фельдшеру я не пойду, да и Ивашкин передо мной отчитываться не станет.
— Ну, честное слово! Ну, мамой клянусь! — Блинов чуть не плачет. — Пару раз приберись, жалко тебе, что ли! А потом я отработаю!
Не хватало мне только его истерик. Но тут важен принцип. Если дашь слабину один раз, мигом превратишься в «шестерку».
— Сегодня твоя очередь, вон, график на стене висит! Или получай освобождение, или убирай!
— Ах, шпионская морда! Не хочешь по-хорошему?! — он бросается на меня, бьет в лицо. Я хватаю его за горло.
Мы уже не раз дрались. Силы примерно равны, он немного потяжелее, но у меня еще с училищной общевойсковой подготовки остались навыки рукопашного боя.
— Американский сучонок! — хрипит Блинов и пытается попасть коленом в пах, но я закрылся бедром, сильнее сдавил глотку и шваркнул его затылком о стену. Жилистое тело сразу обмякло и сползло на пол, сквозь волосы проступила кровь.
— Мигунов, лицом к стене! — рявкнул динамик внутренней связи. — Руки над головой, не двигаться!»
16 октября 2010 г.
«…Третий день в карцере. Бетонный мешок полтора на два метра, отопления нет. Вдоль стены отполированная телами сотен (или тысяч?) предшественников узкая деревянная шконка. Ровно в шесть ее опускают — дежурный из коридора просто выдергивает штырь, и она падает, если зазевался — грохнешься на пол. Здесь очень холодно, почти как на улице. На прогулку не выводят. Правильно говорят: все относительно. Сейчас 13-я камера кажется мне номером отеля „Хилтон“, в котором как-то довелось пожить в своей прошлой жизни.
Я сижу на корточках, припершись спиной к стылой стене, пока не окоченеваю. Потом начинаю ходить по камере. Два шага — поворот кругом, два шага — поворот. Долго хожу, согреваюсь немного, но ноги схватывает судорога. Тут можно запросто получить воспаление легких и «дать дуба». «Склеить ласты», «откинуть копыта», короче — подохнуть. Это никого не огорчит: составят акт, вывезут за территорию и утопят в болоте. Пожизненников хоронят безымянно и без указания места — болото как раз годится…
Нет, надо отвлечься. Лучше думать про свои сны. Название «Огненный» в самом деле связано с пожаром. Я брал в здешней библиотеке краеведческую книгу: оказывается, когда-то давно, в 30-е годы, в этих краях выдалось особенно засушливое лето, загорелся торф, вспыхнула тайга. Многие тысячи гектаров выгорели, чуть не до самого Заозерска. И на всем пространстве остался только один пятачок не тронутой огнем земли — вот этот самый окруженный болотом остров. Черт бы его побрал… Но вся штука в том, что книгу я прочел после того, как увидел сон. Вот что удивительно…
И эти мои полеты над зоной, во всех подробностях, будто наяву… Может, это вещие сны? И такой полет состоится? Есть маленькие вертолеты, есть, наконец, ракетные пояса для диверсантов, — мы изучали их по специальным учебникам с грифами «совершенно секретно» в курсе «Противодиверсионная охрана полигонов и других особо важных объектов» — «ПОП и ДОВО», как писали мы на корешках прошитых и пронумерованных спецтетрадей. У меня все было «особым» и «специальным». Вот и сейчас колония особого режима, специальные условия содержания.