– Думаю, я больше не буду это носить. Ой, Элис, я очень легкомысленная, да?
– Ты прелестна, прости мой жаргон. И согласись – в новой одежде удобно и приятно. А если ты захочешь шокировать Гортензию, просто скажи так: ученые недавно доказали, что лошади – тупые.
– Старушка любит лошадей?
– Старушка без запинки назовет тебе всех чемпионов скачек с довоенных времен, причем с фамилиями жокеев, тренеров и владельцев. Ее ненавидят все букмекеры Объединенного королевства.
– Ого! Она мне уже нравится. Я представляла себе засушенную старую деву, читающую на ночь Руссо и Шарлотту Бронте. А насчет лошадок мы с ней споемся.
– О, ты тоже специалист?
– Не я. Дядя... Мсье Гарольд. Он здорово в этом разбирался. Мог часами рассказывать мне про скачки тридцатых годов. Я, кстати, тоже знаю всех чемпионов тех лет.
– Тогда дело в шляпе. Гортензия будет в восторге. В этом отношении она страшно одинока. Джон не отличит кобылу от жеребца. А Гортензию к скачкам тоже пристрастил Гарри. С детства таскал ее в Аскот.
Жюльетта вынырнула из-за ширмы и села на стул напротив Элис. Теперь на ней тоже были джинсы, но сидели они прямо по фигурке, а еще девушка выбрала светлую шифоновую блузку в романтическом стиле, джинсовую безрукавку, расшитую стразами, и мягкие полусапожки из тончайшей замши с приспущенными голенищами. На шею она повязала изумрудный шелковый платок... Маленький и прелестный ковбой, только без шляпы и лассо.
Элис ласково смотрела на девушку и молчала. Потом задумчиво протянула:
– Да, просто удивительно, как слепы бывают вполне умные и взрослые люди... Джу, ты отлично выглядишь. Как насчет ланча с покойником?
– Что-о?!
– Джон Ормонд умрет на месте, когда тебя увидит. А для ланча самое время.
Увидев Элис, Джон вежливо приподнялся со стула и церемонно поклонился ее очаровательной светловолосой спутнице.
– Добрый день, мисс Элис, все в порядке? Где ты оставила моего Гавроша?
Над столиком повисла тишина, звенящая от беззвучного, с трудом сдерживаемого смеха. Потом смех прорвался, и Черная Элис рухнула на стул, а рядом с ней уселась на корточки и визжала от избытка чувств золотоволосая нимфа. Этот визг показался Джону подозрительно знакомым, но он все еще медлил, настороженно присматриваясь к веселящимся дамам. Потом на его невозмутимом лице отразилось такое безбрежное изумление, смешанное с восхищением, что Жюльетта, неведомо почему, почувствовала, как ее душа взмывает к небесам.
– Элис! Это фантастика! Как тебе... нет, как вам обеим это удалось?! Боже! У нее есть руки! Ноги! Фигура! Мисс, вам уже говорили сегодня, что вы очаровательны?
С этими словами синеглазый красавец торжественно склонился над ручкой Жюльетты, и тут она даже вздрогнула.
Уж очень мужским было это прикосновение. По спине девушки пробежала дрожь, превратившаяся в приятную щекотку. Кровь бросилась в лицо, в ушах слегка зазвенело, словно золотые колокольчики начали вызванивать нежную мелодию... А еще жар побежал по руке, от того места, где ее кожи коснулись губы Джона Ормонда. Теплые, улыбающиеся губы, только что поцеловавшие ее руку не шутливо, не как взрослый мужчина целует ручку маленькой девочки, нет! Это был молчаливый комплимент очаровательной молодой женщине, и все это Жюльетта поняла в сотую долю секунды, а поняв, смутилась.
Еще три дня назад ее смущение наверняка вылилось бы в какой-нибудь хулиганский выпад, в нарочито хриплый смех, в непристойность, – но сегодня, сейчас это было невозможно. Что-то с ней сделалось за этот день. Может, Жози оказался колдуном? Или тряпки действительно способны влиять на того, кто их носит? Жюльетте Арно впервые в жизни отчаянно хотелось нравиться мужчине. Хотелось упиваться этим восхищенным огнем в синих глазах, хотелось быть уверенной в том, что этот высокий мужественный красавец видит в ней женщину, а не капризную маленькую девчонку, обузу, навязанную волей умершего родственника.
Джон, видимо, тоже что-то почувствовал, потому что выпустил ее руку и немного суетливо отступил на шаг назад, огляделся и стал преувеличенно активно подзывать официанта.
Потом они ели и разговаривали. Элис рассказывала какие-то байки из жизни знаменитостей, Жюльетта реагировала с живым интересом, а Джон сидел и отчаянно завидовал, потому что девочка знала, о ком идет речь, а он понятия не имел, и это впервые в жизни раздражало его. Конечно, ему не приходило в голову, что он в каком-то смысле ревнует к Элис, к тому, как быстро и легко она завоевала доверие зеленоглазой девчонки, и сейчас они, как две закадычные подружки, взахлеб обсуждают какого-то Кавердейла и особенности его последнего альбома. Одним словом, Джон Ормонд был взбудоражен, раздражен... и счастлив. Жизнь неожиданно обрела новые краски! И только когда Элис поднялась и сообщила, что ей пора, молодой граф Лейстер впервые за последние пару часов спохватился и посмотрел на собственные часы. Такого с ним не случалось давно. Если еще точнее – никогда не случалось. Раньше он всегда контролировал свое время. Сегодня время принадлежало Жюльетте.