Кофейня «Экипаж»
Конец декабря
Декабрьские ночи длинные — сколько старых историй и тайн можно еще припомнить, сколько серебряных писем из прошлого принесет ветер. Но даже эта ночь на исходе года, с ее долгим снегом, должна была закончиться. Свечи догорали, и настоящее заявляло о себе — его не отменить, а где-то там, за снегом, уже родилось будущее.
Рыжей лисой в свете фонарей мелькнула тень Бобби, и в кофейню вошел Павел.
— Наверное, пора расходиться? — улыбнулась Маша. — Мы с Павлом проводим Теону до дома.
— Подождите, есть еще кое-что важное, — Теона протянула Маше картину. — Возьмите, она принадлежит вам. Мы с Белкиным так решили.
У Маши как-то вдруг перехватило горло, и стало трудно дышать.
— И крест, и зеркало тоже, — неловко добавила Теона.
Маша коснулась рукой старого зеркала и вложила его в руку Теоны:
— Мне бы хотелось, чтобы у тебя что-то осталось на память об Ольге и Сергее. Тем более что свою роль это зеркало уже сыграло и, как знать, может, еще сыграет. Пусть оно останется у вас с Лешей.
Последний тост за именинницу: «Будь самой счастливой, Тея!»; погасить свечи, попрощаться с незнакомкой на картине…
Когда они вышли на улицу, откуда-то из метели возник верный рыцарь Лины Данила и взял Лину за руку.
Лина улыбнулась подругам на прощание, и они с Данилой ушли в свой снег. А Павел с Марией повели Теону на Фонтанку.
Когда дошли до моста, Теона кивнула на свой дом — ну, тут уж я сама дойду!
Маша дождалась, когда девушка поднялась в квартиру, и в ее окнах зажегся свет; теперь можно было и ей идти домой, вернее, ехать на другой конец города.
— Пойдем ко мне? — предложил Павел. — А то еще немного и Бобби превратится в сугроб.
Маша посмотрела на его лицо, освещенное светом фонарей — серьезный, обращенный на нее взгляд, снег на волосах и на воротнике пальто.
До сих пор она еще не была у Павла дома — только в его антикварном салоне, и это приглашение значило что-то особенное.
— Предлагаю горячий чай, себя и свою собаку в придачу, — в присущей ему манере, полушутя, сказал Павел.
Она кивнула — ну кто откажется от горячего чая в такую метель?
Перед тем, как уйти, она еще раз посмотрела на свои окна. Сколько раз в детстве она видела оттуда, как снег засыпает реку и как на окне появляются морозные узоры. «Таня, смотри, эти узоры как перышки ангела, а те как птичьи следы! Таня, а мы пойдем завтра на каток?»
Маша сжала в руках картину — своеобразное послание ей от ее любимых мертвецов, их уверение в том, что они, наши незримые ангелы, всегда рядом, хранят, оберегают, направляют нас; и подтверждение того, что зачастую нас водят долгими окольными путями (иные — длиною в жизнь), но потом обязательно приводят к тому самому порогу, к тому самому человеку, а главное, к тому себе, каким ты становишься после этих странствий.
Она стояла у старого моста, все у той же переправы, так много значившей в жизни ее семьи; какое странное перекрестье судеб, и это окно в ночи — как привет из прошлого, из ее детства.
Как долго тебя не было, Маша…
И кто-то в ночи прошептал: как долго тебя не было — Оля, Ксюта, Таня… Но вот теперь ты здесь.
На самом деле мы всегда возвращаемся, кто-то в реальности, кто-то в мечтах, в снах, кто-то за чертой земного.
КНИГА 2. ЧАСТЬ 3. ГЛАВА 14
ГЛАВА 14
ПРОЩЕНИЕ — ПРОЩАНИЕ
Под поцелуем замирают жилка, изгиб бедра, ресницы; ни одной впадинки, выемки на теле, которую обошли поцелуями (щедрость — хорошее правило любовников).
Cнег так и шел всю ночь — неторопливый, тихий; он совсем не хотел мешать чьей-то любви.
Кровать в комнате Павла располагалась против окна, и иногда Маша смотрела в него на падающие хлопья и на картину, стоящую на широченном, похожем на стол, подоконнике. Под утро, когда снег чуть успокоился, Маша встала, подошла к окну. Из-за того, что картина была прислонена к оконной раме, создавался удивительный оптический эффект, словно бы за окном, изображенном художником, открывалось еще одно — уже в современный Петербург, в сегодняшний день; и теперь незнакомка на картине видела чуть больше — заснеженную петербургскую улицу, фонари, старый дом с модерновыми маскаронами на фасаде.
— Картина принадлежит этому городу. Мы должны поступить так, как поступили бы Ольга и Ксения, и передать ее в музей. — Маша обернулась к Павлу. — Ты поможешь мне все устроить? Правда, я передам ее с одним условием.
Павел подошел и обнял ее:
— Я знал, что ты так решишь, и считаю, что это правильно. И я, кажется, догадываюсь, о каком условии ты говоришь.