Принесли еду, и Мариамма сама положила огромные порции на их тарелки.
– Приятного аппетита, – пожелала она Шуэте. – Вы такая худенькая – нынешние девушки то и дело сидят на диетах.
– Я не могу сидеть на диете даже ради спасения собственной жизни, – заверила Шуэта. – Я худая, потому что много плаваю.
Мариамма неодобрительно шмыгнула носом, но Нихил нашел весьма забавным общество женщины, которая не помешана на своей фигуре. По работе он часто сталкивался с моделями и актрисами, и все они боялись дышать, на случай если воздух содержит калории. По его мнению, фигура Шуэты была лучше, чем у любой из них: стройная, но не тощая, с приятными глазу изгибами в нужных местах.
– Нравится еда? – спросил он, наблюдая, как она обмакивает рисовый блинчик в карри и ест с видимым удовольствием. Несколько секунд он не мог оторвать взгляда от ее аппетитных губ, по которым она провела языком: этакий невинно-сексуальный жест.
Он отвел глаза от ее лица, чтобы сосредоточиться на собственной нетронутой еде, прежде чем она успеет поймать его за подглядыванием.
– Все приготовлено на кокосовом масле, верно? Добавляет еде пикантный привкус.
Нихил вспомнил, когда в последний раз водил девушку на свидание в ресторан в Мумбаи, специализировавшийся на настоящей керальской кух не. Она почти ничего не ела, заявив, что от еды пахнет маслом для волос. Ее вообще многое раздражало. Грубила официантам, отказывалась пройти несколько метров до машины, потому что тротуар выглядел слишком грязным. Он тогда задавался вопросом, почему предпочитает тратить время на пустоголовых особ вроде нее, вместо того чтобы встречаться с такими, как Шуэта? Впрочем, он не хотел слишком углубляться в причины: самоанализ никогда не был его сильной стороной.
– Могу я кое-что у тебя спросить? – оживилась Шуэта, доедая последний блинчик. – Почему ты так доставал меня в школе? В детстве мы были хорошими друзьями, пока ты не начал общаться только с мальчиками, а меня стал полностью игнорировать. А когда нам было по двенадцать или что-то около того, ты стал настоящим кошмаром. Грубо высмеивал мою одежду, прическу, словом, все.
– Неужели я был таким паршивцем?
Нихил, похоже, был искренне озадачен.
– Я помню, что немного дразнил тебя, но все это было таким несерьезным. Я не хотел тебя расстраивать. Может, это потому, что ты была такой хорошей девочкой, во всем слушалась учителей, вовремя делала домашние задания, никогда не сбегала с уроков. Учиться с тобой – это такой стресс! Ты устанавливала непомерно высокие стандарты…
Он вовремя увернулся, когда Шуэта замахнулась на него салатной ложкой.
– Осторожнее, – со смехом предупредил он, когда во все стороны полетели брызги карри. – Мне еще придется возвращаться. Не хочу, чтобы все подумали, будто мы швыряли друг в друга едой.
– О боже, а твоя одежда, должно быть, стоит целое состояние!
Испытывая угрызения совести, Шуэта положила ложку.
– Я тебя запачкала?
Нихил покачал головой:
– Не думаю. Если я найду пятна, пошлю тебе счет из химчистки.
Она взглянула на Нихила, желая проверить, серь езен ли он, но улыбка, затаившаяся в глазах, выдала его.
– Ах ты, бессовестный – упрекнула она. – У меня руки чешутся швырнуть в тебя полным блюдом.
– Мариамма будет очень оскорблена, – торжественно провозгласил он. – А если будешь швырять в меня едой, я не закажу тебе десерт.
– О, тогда я смиряюсь. И буду очень вежлива с тобой.
Он так и не ответил на ее вопрос, но она не хотела уничтожить беспечную атмосферу, установившуюся за их столом, и не стала настаивать.
– Но только до тех пор, пока мы не доедим десерт.
Глава 2
– Не хочешь что-то надеть под это платье? Ле-гинсы или чиридар?[2]
– Это платье, Сиддхарт, – терпеливо пояснила Шуэта. – Его следует носить именно так.
Платья вновь вошли в моду пару лет назад, но, очевидно, Сиддхарту об этом никто не сообщил.
– Ты мне больше нравишься в узких брюках. Или даже в джинсах. В этом ты выглядишь, не знаю, как-то странно, А туфли…
Шуэта оглядела себя в огромном зеркале фойе отеля. Простое светло-желтое хлопковое платье прекрасно оттеняло ее золотистую кожу и прелестные черные глаза. А эти белые босоножки без каблуков с огромными желтыми матерчатыми цветами на ремешках были ее любимыми, а цветы были точно такие, как на узоре ее платья, и пока она не спустилась вниз, была вполне довольна своим видом.
В детстве ее заставляли носить жуткую одежду: у тетки абсолютно не было чувства цвета и вкуса, кроме того, она обычно покупала Шуэте одежду в магазинах уцененных товаров или заказывала ее местному портному. Тому самому, кто шил рубашки доктору Матеру. Поэтому все ее платья были абсолютно прямыми с мужскими воротничками. Она пыталась пожаловаться отцу. Но тот сказал, что ее не должны волновать такие пустяки, как одежда, а она слишком благоговела перед ним, чтобы протестовать. Только когда она поступила в колледж, сама стала решать, что носить, и, хотя знала, что ее вкус не идеален, все же ненавидела, когда кто-то критиковал ее стиль.