– Я могу вам еще чем-то помочь? – спрашивает Огаст.
Квин смеется.
– Сделать фронтальную лоботомию, чтобы я забыла эту ночь?
Огаст сочувственно морщится.
– Тяжело было?
– Натолкнулась на одну из девочек, которая страдала от очень красочных последствий веганского сэндвича с тунцом в гримерке. Вот поэтому я… – Она обводит рукой себя. – Обычно я переодеваюсь в обычную одежду, прежде чем сесть на метро, но там был полный капец.
– Да уж, – говорит Огаст. – А я думала, у меня все плохо с теми потерянными мальчиками.
Квин бросает взгляд на одетых в кожу приспешников тьмы, которые терпеливо передают пекановый сироп из одной руки в перчатке другой.
– Никогда не думала, что увижу вампира, которого мне совсем не захочется трахнуть.
Огаст смеется и прислоняется к бару. С такого близкого расстояния она чует приторный аромат спрея для волос и блеска для тела. Это пахнет как Марди Гра[6] – потрясающе.
– Погоди, я тебя знаю, – говорит квин. – Ты же живешь над «Попайс», да? Парксайд и Флэтбуш?
Огаст моргает, наблюдая за тем, как сверкает золотой хайлайтер на ее темно-коричневой скуле.
– Да.
– Я видела тебя там пару раз. Я тоже там живу. На шестом этаже.
– А, – говорит Огаст. – А! Ты, наверно, та драг-квин, которая живет напротив нас!
– Я бухгалтер, – с каменным лицом отвечает она. – Не-а, я прикалываюсь. Ну, дневная работа у меня такая. Но да, это я, Энни.
Она широко взмахивает рукой с молочным коктейлем, изображая реверанс.
– Энни Депрессант. Гордость Бруклина. – Она на секунду задумывается. – Ну, или хотя бы Флэтбуша. Северо-восточного Флэтбуша. Можно сказать. – Она пожимает плечами и снова подносит трубочку ко рту. – В общем, я очень плодотворно работаю.
– Я Огаст, – говорит Огаст, показывая на свой бейджик. – Я… не знаменитая ни по стандартам Флэтбуша, ни по каким-то другим.
– Круто, – говорит Энни. – Добро пожаловать в наш дом. В удобства включены роскошный водопровод времен Второй мировой войны и драг-квин-вегетарианка, которая может помочь тебе с налогами.
– Спасибо, – говорит Огаст. В этом доме наверняка самая высокая концентрация агрессивно-дружелюбных людей на квадратный метр во всем городе. – Да, мне даже… как бы нравится.
– О, это прекрасно, – с готовностью говорит Энни. – Ты теперь живешь на другом конце коридора? С Уэсом?
– Да, ты его знаешь?
Энни шумно втягивает коктейль и говорит:
– Я влюблена в Уэса уже лет пятьсот.
Огаст чуть не роняет тряпку, которой она вытирала бар.
– Что? Вы… вместе?
– Ой, нет, – говорит Энни. – Просто я в него влюблена.
Огаст пару раз открывает и закрывает рот.
– Он знает?
– О да, я ему говорила, – отвечает Энни, пренебрежительно взмахнув рукой. – Мы целовались раза три, но у него есть проблема: он боится быть любимым и отказывается верить, что он это заслуживает. Это так утомительно. – Она видит выражение на лице Огаст и смеется. – Я шучу. Ну, у него и правда есть такая проблема. Но я никогда не считала этого парня нудным.
Энни подписывает свой чек, когда заканчивается смена, и Огаст в итоге идет домой вместе с драг-квин, которая возвышается над ней на полметра и двадцатисантиметровые платформы которой заглушают мягкий топот кроссовок Огаст.
В оранжевом свечении «Попайс» Огаст собирается отпереть дверь, ведущую в небольшой обшарпанный вестибюль их дома, но Энни хватает ее за локоть.
– Эта лестница после той ночи, которая у нас была?
Огаст дает Энни затянуть себя в «Попайс». Парень за стойкой осторожно оглядывается вокруг, а потом проскальзывает в коридор, ведущий к туалетам, где открывает дверь, на которой написано «Только для персонала».
Энни, проходя мимо, целует его в щеку, а Огаст неловко машет, поддерживаемая потоком энергии Энни. Они сворачивают налево, и там, за коробками «Попайс» и кувшинами соевого масла, находится то, что Огаст даже не думала найти в этом прекрасном задрипанном здании, – лифт.
– Служебный лифт, – объясняет Энни, пока жмет на кнопку большим пальцем. – Никто больше им не пользуется, но эта старая поломанная тварь еще работает.
Поднимаясь наверх, Огаст развязывает фартук, а Энни начинает снимать все шесть пар накладных ресниц, складывая их в шкатулку к ногтям. В ее хаосе есть уверенная дотошность, идеально сдержанная вечеринка с шампанским. Огаст представляет, как Энни сидит в своей квартире посреди ночи со всеми теми свободными спальнями, которые можно себе позволить на зарплату бухгалтера, и мычит под Патти Лабелль, пока старательно возвращает каждый ноготь и каждую ресницу на места за своим туалетным столиком. Лифт издает сигнал на шестом этаже, и дверцы открываются.