– Я думала, он тату-мастер.
– Да, – говорит Нико. – Он бросил учебу после первого семестра. Небольшой… нервный срыв.
– Он четырнадцать часов просидел в одних трусах на пожарной лестнице, и им пришлось вызывать пожарных, – Майла.
– Только из-за поджога, – добавляет Нико.
– Господи, – говорит Огаст. – Как вы с ним познакомились?
Майла закатывает один из рукавов Нико выше локтя, демонстрируя подозрительно сексуальную Деву Марию на его предплечье.
– Его работа. За полцены, потому что он тогда только учился.
– Ого. – Пальцы Огаст ерзают по липкому меню, зудя от желания все это записать. Ее самый наименее очаровательный инстинкт при встрече с новыми людьми – делать полевые заметки. – От архитектуры к татуировкам. Вот это разброс, черт побери.
– Он между делом украшал торты, если ты можешь в это поверить, – говорит Майла. – Иногда, когда у него хороший день, ты приходишь домой, и вся квартира пахнет ванилью, потому что он просто оставил на стойке десяток капкейков и ушел.
– В этом красавчике-гее чего только нет, – замечает Нико.
Майла смеется и поворачивается обратно к Огаст.
– Итак, что тебя привело в Нью-Йорк?
Огаст терпеть не может этот вопрос. Он слишком сложный. Что могло заставить Огаст, девушку из пригорода с огромным количеством долгов по студенческому кредиту и навыками общения, как у контейнера от чипсов, переехать в Нью-Йорк без друзей и плана?
Сказать по правде, когда ты проводишь жизнь в одиночестве, тебя очень привлекает мысль о том, чтобы переехать в настолько большой город, чтобы там можно было потеряться и сделать одиночество своим выбором.
– Всегда хотела попробовать, – вместо этого говорит Огаст. – Нью-Йорк, это… не знаю, я пожила в паре городов. Я училась в Новоорлеанском колледже, потом в Мемфисском колледже, и там все казалось… слишком маленьким, наверно. Я хотела место побольше. Поэтому перевелась в Бруклинский колледж.
Нико безмятежно на нее смотрит, прихлебывая кофе. Он кажется ей почти безобидным, но ей не нравится, что он смотрит на нее так, будто что-то знает.
– Там было слишком легко, – говорит он. Снова мягкий внимательный взгляд. – Тебе хотелось загадки посложнее.
Огаст скрещивает руки на груди.
– Это… не совсем так.
Появляется Уинфилд с их заказом, и Майла спрашивает его:
– Слушай, где Марти? Он всегда работает в это время.
– Уволился, – говорит Уинфилд, ставя на стол бутылочку с сиропом.
– Нет.
– Вернулся в Небраску.
– Грустно.
– Ага.
– То есть, – говорит Майла, склоняясь над тарелкой, – вы ищете нового официанта.
– Да, а что? Ты кого-то знаешь?
– Ты знаком с Огаст? – Она драматично показывает на Огаст, как будто она гласная буква в шоу «Колесо фортуны»[3].
Уинфилд переводит взгляд на Огаст, и она застывает с бутылочкой в руке, из которой на ее картофельные оладьи льется острый соус.
– Ты раньше обслуживала столики?
– Я…
– Множество столиков, – встревает Майла. – Родилась в фартуке.
Уинфилд косится на Огаст с сомнением.
– Тебе придется подать резюме. Решать будет Люси.
Он указывает подбородком в сторону бара, где суровая белокожая девушка с неестественно рыжими волосами и густо подведенными глазами смотрит на кассовый аппарат.
Если Огаст придется обманывать ее, то похоже, что она получит акриловым ногтем в глотку.
– Люси меня обожает, – говорит Майла.
– Неправда.
– Она обожает меня так же, как и любого другого.
– Но не бар, который ты хочешь обчистить.
– Скажи ей, что я могу поручиться за Огаст.
– Вообще-то, я… – пытается вставить слово Огаст, но Майла наступает ей на ногу. На ней армейские ботинки – их сложно не почувствовать.
У Огаст есть ощущение, что это не совсем обычное кафе. В нем есть что-то сверкающее и яркое, что тепло и гостеприимно окутывает покосившиеся столы и снующих туда-сюда официантов. Посудомойщик проносится мимо с тазом посуды, и из стопки выпадает кружка. Уинфилд вслепую тянется назад и ловит ее в воздухе.
Это что-то схожее с волшебством. Огаст не занимается волшебством.
– Ну же, Уин, – говорит Майла, пока Уинфилд плавно возвращает кружку обратно в таз. – Сколько мы уже коротаем тут вечера по четвергам? Три года? Я бы не стала приводить тебе кого попало.
Он закатывает глаза, но улыбается.