В понедельник Транспортное управление Манхэттена предупредило направляющихся на работу пассажиров о часовой задержке поезда «Кью» в обоих направлениях, пока они выясняют причину неполадок с электричеством. В середине дня обычное расписание было восстановлено, но сообщения о внезапных остановках продолжались.
[На фото изображены пассажиры следовавшего в Бруклин поезда «Кью» на Манхэттенском мосту. На переднем плане – американка китайского происхождения, около 25 лет, с короткими волосами и кожаной курткой, хмуро смотрящая на мигающие лампы.]
Жительница Бруклина Джейн Су ездит на «Кью» в Манхэттен и обратно каждый день.
– Я решила окунуть яйца детектива Примо в арахисовую пасту и затолкнуть их в Пончартрейн, – говорит мама Огаст. – Пусть рыбы кастрируют его за меня.
– Это что-то новенькое, – замечает Огаст, сидя на корточках за тележкой с грязной посудой, – единственном месте в «Билли», где уровень связи на ее телефоне больше одного столбика. Лицо у нее в пяти сантиметрах от чьего-то недоеденного денверского омлета. Жизнь в Нью-Йорке очень роскошная. – Что он сделал на этот раз?
– Велел секретарше сбрасывать мои звонки.
– Она тебе так сказала?
– Ну, – говорит она, – ей не обязательно об этом сообщать. Я сама это вижу.
Огаст надкусывает внутреннюю сторону щеки.
– Что ж. Он дерьмо.
– Да, – соглашается мама. Огаст слышит, как она возится с пятью замками на двери, заходя домой после работы. – Ну ладно, как прошел твой первый учебный день?
– Как всегда. Кучка людей, которые уже друг друга знают, и я, словно человек из массовки в фильме про колледж.
– Ну, они все, наверно, говнюки.
– Наверно.
Огаст представляет, как мама пожимает плечами.
– Помнишь, как ты украла диск со «Скажи что-нибудь» у наших соседей? – спрашивает она.
Огаст невольно смеется.
– Ты так на меня рассердилась.
– И ты сделала копию. Тебе было семь лет, а ты догадалась, как спиратить фильм. Сколько раз я ловила тебя за его просмотром посреди ночи?
– Где-то миллион.
– Ты всегда ревела навзрыд от той песни Питера Гэбриела. У тебя чуткое сердце, дочка. Раньше я переживала, что тебе сделают больно. Но ты меня удивила. Ты выросла из этого. Ты как я – тебе никто не нужен. Не забывай это.
– Да. – На почти позорную секунду мысли Огаст возвращаются к метро и девушке в кожаной куртке. Она сглатывает. – Да, ты права. Все будет хорошо.
Она отводит телефон от лица, чтобы проверить время.
Черт. Перерыв почти закончился.
Ей повезло, что она вообще нашла работу, но не повезло с тем, чтобы хорошо с ней справляться. Она, наверно, была слишком убедительной, когда менеджер Люси позвонила по ее липовому номеру за рекомендациями и попала на одноразовый телефон Огаст. Результат – сразу на работу, никакого обучения, узнавать все по ходу.
– А бекон? – спрашивает мужчина за девятнадцатым столом, когда Огаст ставит перед ним тарелку. Он один из постоянных посетителей, на которых указал Уинфилд в ее первый день, – пожарник на пенсии, который заходит сюда на завтрак каждый день последние двадцать лет. По крайней мере, его хорошего отношения к «Билли» хватит для того, чтобы не обращать внимания на ужасное обслуживание.
– Черт, простите. – Огаст съеживается. – Простите, что сказала «черт».
– Ты забыла это, – говорит голос позади нее с сильным чешским акцентом. Откуда ни возьмись, появляется Люси с беконом и тащит Огаст за руку к кухне.
– Спасибо, – говорит Огаст, морщась от впивающихся в локоть ногтей. – Как ты узнала?
– Я все знаю, – говорит Люси с болтающимся под тусклым освещением ярко-красным конским хвостом. Она отпускает Огаст у бара и возвращается к своему жареному сэндвичу с яйцом и составлению графика на следующую неделю. – Ты должна это помнить.
– Прости, – говорит Огаст. – Ты спасительница. Моя спасительница бекона.
Люси корчит такое лицо, что со своей жидкой подводкой становится похожей на хищную птицу.
– Тебе нравится шутить. А мне нет.
– Извини.
– Извинения мне тоже не нравятся.
Огаст проглатывает еще одно «извини» и поворачивается к кассе, пытаясь вспомнить, как сделать срочный заказ. Она точно забыла оладьи для семнадцатого стола и…