Мать поняла, если он заговорил о шахматах, в которые он играть умел, но не любил, значит пытать не стоит, все равно не скажет до поры до времени. Шахматы - это был пароль, табу на запретные темы. А тема была запретной обычно не долго, до того, как Андрей созревал для откровенного разговора с ней. Такой темой было поступление в училище, она даже не догадывалась о его решении. Такой темой была Татьяна, девушка не очень правильного поведения, но имевшая в определенный период его жизни большое значение для него. Мать верила своему сыну, пока он ее ни разу не подводил и не ставил в неловкое положение. Андрей поцеловал маму в лоб и выскочил в прихожую.
- А позавтракать? - крикнула она ему вдогонку, но уже хлопнула входная дверь.
Андрей уже решил, так как деньги у него Елена вряд ли возьмет, он будет покупать ей продукты, дарить подарки, чтоб как-то облегчить ее трудную жизнь. Поэтому он первым делом отправился в магазин, затем на базар, а на обратном пути зашел на вокзал, где всегда продавали цветы, и купил большой букет красных роз у знакомого армянина, который, как он знал, занимался их выращиванием у себя в теплице.
В квартиру зашел осторожно: может, она еще спит? Она действительно спала. И он, поставив букет в вазу на столе в гостиной, занялся завтраком, попутно, с чистой совестью, подъедая приготовленные утром бутерброды.
Елена проснулась поздно, аж в десять часов, чего не позволяла себе с тех пор, как вернулась в эту жизнь. Сразу унюхала запахи из кухни, накинула халатик и открыла дверь спальни. Андрей курил на лоджии и ее не услышал. Она тихонько проскользнула в ванную. И хотя ее тело еще хранило его запах, она с удовольствием встала под душ.
Когда Андрей приготовил завтрак, Елена еще спала, он не хотел ее будить и ждал, чтоб она проснулась сама. Стрелки часов приближались к десяти, но у него еще было время. В училище ему нужно было быть к четырнадцати, а в двадцать-ноль-ноль заступать на дежурство.
"А "женатиков" отпускают в пятницу вечером и до утра понедельника. И в наряд не ставят по выходным", - думал он, сидя на лоджии и раскуривая сигарету. - "Может и стоит жениться сейчас, я больше времени буду проводить дома, с ней. Ага, и сяду ей на шею. Накопленные деньги быстро закончатся", - он просто не мог представить, что, женившись, будет брать деньги у матери: что это тогда за семья? - "А может забрать ее к нам? Должна же жена жить у мужа. Нет. Она не пойдет, она слишком самостоятельная и независимая. Да и как же мы будет там заниматься любовью? Она такая шумная!.. Как она хороша в постели! Ни за что бы не подумал, что у нее нет сексуального опыта. Она была так свободна, раскована, так чувствительна! Вот, что делает с девушкой любовь!"
А в том, что она любит его, он не сомневался, как не сомневался и в своей любви к ней.
Вспоминая "ночную сказку", он захотел сейчас же увидеть ее, прикоснуться к ней, но, выйдя из лоджии, он заметил приоткрытую дверь спальни и услышал шум воды в ванной. Он подошел к двери в ванную, она была не заперта (привычка жить одной). Осторожно приоткрыв дверь, он увидел ее за прозрачной клеенчатой занавеской, стоявшей под душем. Она стояла и просто наслаждалась текущими по ее телу теплыми струйками. Как же ему захотелось оказаться там вместе с ней! Он поразился сам себе: всегда такой сдержанный, умеющий усмирять свои чувства, он не мог справиться с желанием снова и снова обладать ею.
"Ну, прямо сексуальный маньяк какой-то! Надо держать себя в руках".
Но вместо того, чтоб тихо уйти, он взял полотенце, висевшее на стене, подошел, выключил воду (она сразу обернулась), отгородил занавеску, накинул полотенце на Елену и властно взял на руки. Она и не думала сопротивляться. На руках он отнес ее в спальню и положил на кровать, а сам неторопливо стал раздеваться. Он думал: что, если он сейчас этого не сделает, он не дотянет до следующего увольнения, сбежит в самоволку, а, если попадется, то не видать ему дня рождения в следующую субботу.
А Елена лежала неподвижно, удивленно улыбаясь, и наблюдала за ним. Но с каждой снятой им с себя вещью, в ней все выше и выше поднималась волна возбуждения, все яростнее и яростнее трепетали ноздри, и, когда он предстал перед ней во всем своем обнаженном великолепии, она молча поднялась, встала, прижалась к нему всем телом, обхватила его за шею, впилась своими губами в его губы и потянула его на себя, падая навзничь на кровать. Они уже не только удовлетворяли свои желания, они играли, получая от этого дополнительное удовольствие.
Когда все закончилось, когда они уже просто лежали, отдыхали, успокаивая биение сердец, в прихожей раздался звонок. Они оба вздрогнули и посмотрели друг на друга с немым вопросом: что делать? кто бы это мог быть? Звонок задребезжал еще раз, они не шевелились, даже старались тише дышать, только крепко сжали друг другу руки. Звонок прозвенел снова.
- Никого нет дома. Уходи, - прошептала она, присела на кровати и прислушалась.
В прихожей стояла тишина, видимо этот кто-то послушался и ушел. Они тихонько встали, оделись и на цыпочках, держась за руки, прошли в прихожую. Елена заглянула в глазок, на площадке никого не было. Слава богу!
- Никого, - все еще шепотом сказала она и оглянулась на Андрея, он смотрел на нее и улыбался.
Выйдя из прихожей и закрыв дверь, они рассмеялись.
- А, собственно, чего мы прячемся? - разглаживая и поправляя ей волосы, произнес Андрей. - Почему мы должны стыдиться наших отношений?
- А мы и не стыдимся. Просто, для окружающих наши отношения слишком скоропалительны.
- И для тебя тоже?
- Нет. Мы знакомы с тобой вечность, и, наконец, приняли решение, что должны быть вместе. А ты, как думаешь?
- А чье это больше решение? - и он посмотрел на нее сверху взглядом учителя.
"Артист, ну, артист!.. Ты хочешь, чтоб это было твое решение? Я же вижу. Ну, как же, ты мужчина: главный, первый!.. А я согласна. Если бы ты знал, как я согласна!" - думала она, глядя ему в глаза снизу вверх преданными любящими глазами, а вслух сказала:
- Твое, мой господин. И я в полной твоей власти.
Он засмеялся, прижал ее к себе, прекрасно понимая, что она опять ему подыграла, а вот в жизни она привыкла решения принимать сама.
"Ну, что ж, поживем - увидим", - решил он.
Затем он кормил ее завтраком. Кормил, в полном смысле этого слова, накалывал кусочки мяса, спагетти или салата на вилку и отправлял ей в рот. Получалось не очень аккуратно: ее губы, подбородок и даже щеки оказались вымазаны соусом, - и он с удовольствием их облизывал. Она смеялась, сопротивлялась, говорила, что сейчас лопнет. Тогда он умоляюще на нее посмотрел и сказал:
- Позволь, мне кормить тебя хоть изредка, когда я с тобой, ведь мне пора уходить, и мы не увидимся целую неделю.
Она совершенно забыла о реалиях жизни, посерьезнела, посмотрела на него долгим жадным взглядом, будто старалась запомнить, как можно больше его черточек, а затем сказала:
- Да, Андрюшенька, я все понимаю. Ты только там не переживай за меня, а я буду тебя ждать. А может так быть, что через неделю тебя не отпустят?
- Может. Но я очень постараюсь, чтоб этого не случилось.
- Постарайся, пожалуйста. И не бегай в самоволки, - с мольбой в голосе попросила она. - Не потому, что я не хочу тебя видеть чаще или буду тебе изменять, - при этих словах его глаза удивленно раскрылись, а она продолжала: - Просто, тогда тебя вовсе ко мне не пустят, если поймают.
- Я обещаю, что в самоволки бегать не буду. Но что это за слова об измене? Что это вообще за слово? - спросил он с напускным удивлением и подозрением.
- Что за слово? Впервые слышу, - смотрела она на него "глазами невинной овечки".