На следующий день, пока они ехали к горам, Елена дремала на заднем сидении, положив голову Андрею на колени. Вильдам Хабибович о чем-то тихо беседовал с Надеждой. Дорога до гор не близкая, хотя создается впечатление, что они начинаются сразу за городом. Затем они ехали по горной дороге, которая поднималась к перевалу не серпантином, но очень часто петляла между гор. Но, несмотря на это, машина шла ровно, без тряски. Удивительное дело, живя в России, Елена постоянно находила подтверждение словам Гоголя, что "в России две беды - дураки и дороги", а вот в Узбекистане дороги были ровные, везде заасфальтированные, не разбитые, даже в самых дальних кишлаках, не говоря уж о Самарканде. И даже в сильную летнюю жару, асфальт не таял, не трескался. Ехать и даже ходить по таким дорогам и тротуарам одно удовольствие. Потому Елена проспала до самого перевала. Но, когда машина остановилась за перевалом, она проснулась.
Все вышли из машины. Этой красотищи нельзя было пропустить! По эту сторону перевала дорога шла не в ущелье, а была, как бы вырублена в склоне горы, т.е. с одной стороны отвесная стена, с другой - обрыв. Панорама открывалась великолепная! Кольцо гор окружало большую долину, в центре которой расположился город Китаб. Такое впечатление, что смотришь из иллюминатора самолета: заплаты хлопковых полей пересекались прямыми ниточками оросительных каналов, извилистую голубую ленту реки обрамляли ярко зеленые сады, маленькие, словно нарисованные на мелкомасштабной карте домики островками толпились вдоль реки, а над всем этим яркое голубое небо с ослепительным белым солнцем, редкие прозрачные облака, расстилавшиеся под ногами, как паутина, слегка прикрывали эту картину.
У Елены перехватило дух, она почувствовала себя Катериной из "Грозы" Островского, ей захотелось раскинуть руки, прыгнуть в этот воздушный океан и парить над всем этим великолепием, как орлы, кувыркаться, как голуби-перевертыши, стремительно проноситься над самой землей и взмывать вверх, как ласточки и стрижи. Она уже было подняла руки, глубоко вздохнула, но Андрей обхватил ее сзади и крепко прижал к себе.
- Ты куда собралась?
- Я хочу лета-ать! - крикнула она, порываясь снова вырваться из его объятий и раскидывая руки.
- Без меня? - он повернул ее к себе лицом. - Сбежать хочешь? Не пущу.
Он говорил это в шутку, но Елена слышала в его голосе жесткие металлические нотки. Ей стало немного не по себе. Она отвела взгляд и увидела за спиной Андрея горящие глаза Вильдама Хабибовича, он смотрел на нее, не отрываясь, так, будто готов был вырвать ее из объятий Андрея, но, встретив ее взгляд, опустил глаза и отвел в сторону. У Елены создалось впечатление, что ему это стоило больших усилий. Ни Андрей, ни Надежда Вячеславовна не заметили этого взгляда, они стояли к нему спиной. Елена спрятала свое вспыхнувшее краской лицо на груди Андрея.
"О, боже! Зачем он так на меня смотрит? Ведь все же было хорошо: я с Андреем, он с его матерью. Как мне теперь с ним разговаривать, как смотреть на него?"
Андрей же решил, что ее смущение связано с ее невольным порывом, который возник, благодаря открывшимся перед глазами красотам гор. Он бережно прижал ее к себе, поцеловал в волосы и прошептал на ухо:
- Ну что ты, Аленушка. Все хорошо. У нас у всех возникло в душе подобное чувство. А твоя непосредственность просто замечательна.
Она еще крепче прижалась к нему, в ее душе поселилось беспокойство, и она хотела спрятаться от него в объятьях Андрея, ища защиты.
Место, куда привез их Вильдам Хабибович, находилось немного ниже перевала. В этом месте горы расступались, пропуская гостей в небольшое ущелье метров сто длиной и двадцать шириной. Посредине его струился узкий, но стремительный ручей, стекавший со скалы в дальнем конце ущелья небольшим водопадом и выбивший себе русло глубиной около полуметра. Вход в ущелье прикрывали заросли орешника так, что машина едва протиснулась между ними. По обе стороны от ручья росла невысокая трава с цветами, до боли знакомыми русскому сердцу Елены - васильками и колокольчиками. Склоны гор заросли каким-то мелким кустарником, а в дальнем углу, где начинался ручей, с одной его стороны густо росли небольшие деревца высотой не более трех метров, среди которых было много сухостоя, не смотря на близость воды. На другой стороне ручья ближе к водопадику находилось выложенное по кругу камнями кострище. Как видно, это ущелье было знакомо не только им и часто посещалось.
Оставив машину возле орешника, Вильдам Хабибович весело и беззаботно занялся обустройством их временного "места обитания": достал из машины палатку, низкий складной столик и два стульчика.
- Это для дам, чтоб не сидели на сырой земле или камнях. А мы, мужики, к походной жизни более привычные, - подмигнул он Андрею.
Видя его спокойствие, слыша задорные шуточки, Елена тоже успокоилась. Мужчины занялись установкой палатки, чисткой кострища, сбором дров для костра, Надежда Вячеславовна хлопотала над завтраком из салатиков и бутербродов, приготовленных еще дома перед отъездом, а Елена позволила себе немного побродить, осмотреться.
Звенящую тишину, непривычную для уха городского жителя, нарушали только пение каких-то птиц и иногда треск сучьев под ногами мужчин да стук топорика. Каждый звук словно звенел в, казалось, плотном тягучем воздухе громче обычного, но эха не было. Елена побродила по мягкой шелковой траве, нарвала цветов, поплескалась в голубоватой ледяной воде ручья, с удовольствием подставляя лицо и руки под струи водопадика, пустила по течению ручья один из сорванных ею васильков и побежала вдоль течения, следя за ним. Ручеек нырнул под орешник и пропал где-то в расщелине скалы, унося с собой цветок. Елена не рискнула далеко забираться под ветки кустарника, уж очень они были колючие. Но обнаружила, что под ними можно спрятаться и остаться незамеченной, тем более, что еще и машина бросала тень в эту сторону. И она присела на траву под густой веткой орешника, ей хотелось остаться одной и подумать.
"Все правильно. Не может все так хорошо складываться. Жизнь такая жестокая дама, что обязательно подкинет "в бочку меда ложку дегтя". И в чем же этот деготь? Во взгляде Вильдама? Что я увидела в нем нового? Я всегда чувствовала, что нравлюсь ему. Но в той жизни мы с ним так не сближались, просто продолжались наши беседы на работе, порой шуточные, порой серьезные. Что же подтолкнуло его ко мне: мое сиротство или мое предстоящее замужество? Но я и тогда вышла замуж, он же не проявил ко мне столь пристального внимания. Значит, сиротство: пожалел, проникся более нежными чувствами, и вот до чего дошло. А до чего дошло? Что он собственно сделал? Посмотрел слишком откровенно. С чего я, вообще, взяла, что у него ко мне чувства? Не слишком ли много себе воображаю? Он же мужик, в конце концов! Ну, посмотрел, ну, захотелось чего-то, "да мало ли таких мальчиков..." Мало тебе в жизни приходилось ловить на себе подобных взглядов? И что, все приводили к каким-то последствиям? Абсурд! Успокойся. Тебе только восемнадцать, ты ничего не поняла в этом взгляде. - С чего ты взяла? Если мне восемнадцать, значит я дура, ничего не вижу и ничего не понимаю?" - возмутилась в ней молодая половина. - "Нет. Ну что ты. Но согласись, ты не придала бы этому столь большого внимания. - Ощутить на себе такой взгляд приятно, но зацикливаться на нем, как ты, не стала бы. - Вот-вот. Я об этом и говорю, что мне сейчас об этом совсем не нужно думать. Не обижайся, я просто успокаиваю себя, старую".