Заявления подписали всем, не смотря на то, что у некоторых выпускников уже были семьи, дети. Ничего не смогла сделать и Надежда, таков был приказ сверху.
Когда уже было ясно, что отъезд Андрея неизбежен, у Елены началась дикая депрессия: она не ела, не спала, не разговаривала, только пила крепкий кофе и курила. Андрей просил у нее прощения, валялся в ногах, злился, ругался, но она молчала. Чувствуя нарастающее отчаяние, она боролась с желанием махнуть на все рукой и умереть, пыталась настроить себя на то, что такие страшные предчувствия, на которых она слишком зацикливалась в прошлой жизни, обычно не оправдывались, сбывалось то, на что она мало обращала внимания или быстро забывала.
Но она все же не справилась бы с собой, если бы не Вильдам. Он на расстоянии чувствовал ее состояние (она эту неделю не работала, была в отпуске), но дома был постоянно Андрей. Вильдам знал это, потому что неоднократно звонил ей, но трубку поднимал всегда Андрей, она к телефону не подходила. В конце концов, он не выдержал и приехал. Андрей даже обрадовался его приезду. Сначала он не хотел никого вмешивать в их с Еленой отношения, даже матери запретил приходить, думал, что справится со своей проблемой сам, но его уже тоже охватило отчаяние: он не мог забрать своего заявления и не мог оставить ее такой.
- Где она? - с порога спросил Вильдам.
- На лоджии. Она уже две ночи не спит, все сидит там и курит, но не плачет. Выходит только на кухню, сварит кофе и назад. Я пытался ее спать уложить, она ложится, но через пятнадцать минут снова встает и идет на лоджию, - в глазах Андрея черная тоска сменилась мольбой: помоги хоть ты ей!
Вильдам прошел на лоджию, закрыл за собой дверь. Андрей смотрел через стекло балконной двери, как он подошел к забившейся в угол старого диванчика Елене, сел рядом, обнял за плечи, прижал к груди ее голову и стал гладить ее по волосам и что-то нашептывать. У него защемило сердце, но не от ревности, а от жалости к ней. Он отошел от двери и сел в кресло, сложил ладони и стал ждать.
А Вильдам говорил:
- Бедная моя девочка! Твой "ангел-хранитель" с тобой. Возьми себя в руки, успокойся. Ты ничего не можешь изменить. Ты можешь только жить, жить и ждать. Это трудно, но ты справишься, а я всегда буду рядом. Живи, моя золотая, ты еще не все сделала, что хотела. Ты же не знаешь его судьбы. А он не виноват, таково общество, такова эта жизнь. А ты люби и жди его. И пусть он уйдет с легким сердцем, а не с тяжелым камнем на душе. Твое настроение, твоя вера в него помогут ему выжить. Поплачь, пусть со слезами уйдут черные мысли, черные предчувствия. И вернись...
И она заплакала, сначала полились из глаз безмолвные слезы, потом она зарыдала, колотя его в грудь кулаками и причитая:
- Это я виновата! Это мне наказание за предательство! Но он-то тут при чем?
Вильдам прижимал ее голову к своей груди.
- Тихо, тихо, девочка! Он не должен ничего знать, тем более теперь, перед отъездом. Пусть его душа не омрачится ничем. Он должен знать и верить, что ты принадлежишь только ему, что ты будешь ждать его. Это нужно ему. Ты же все понимаешь...
- Да...
- Вот и умница! Выплакалась?
- Да.
- Спать хочешь?
- Да.
- А кушать?
- Нет. Только спать.
Вильдам поднялся. Он бы взял ее на руки и сам отнес в постель, раздел и уложил, но не смел, не имел права. Обняв Елену за плечи, он подвел ее к двери и позвал Андрея.
- Бери ее на руки, она очень слаба, и неси в постель, пусть отоспится.
Андрей бросился навстречу, легко подхватил Елену на руки и отнес в спальню. Вильдам вернулся на лоджию и закурил. Через пять минут к нему присоединился Андрей.
- Ну что?
- Спит. Уснула сразу, - Андрей закурил, помолчал. - Как тебе это удалось? Я третьи сутки бьюсь, но она, как закрылась от меня, не достучаться.
- Ты - муж, причина ее депрессии в тебе. А я - человек в данном вопросе посторонний. И потом, она же совсем девочка, ей бы еще маме с папой поплакаться, а их нет.
- Но она даже с матерью отказалась разговаривать.
- Это не ее мать, это твоя мать. А я люблю ее..., как дочь, и она относится ко мне с дочерним доверием. Вот и удалось, - он закурил еще сигарету. - У тебя водки нет?
- Есть мастика, мать из Болгарии привезла, она крепче. Будешь?
- Давай.
Они перешли на кухню. Андрей достал бутылку мастики, маслянистой желтоватой жидкости, и две стопки.
- Как ее пьют-то? - спросил Вильдам, с подозрением разглядывая бутылку.
- Вообще-то, ее в коктейли добавляют, но и так можно, по чуть-чуть, как коньяк.
- Ну, давай, разливай.
Они выпили, поморщились, сначала занюхали, а потом заели лимоном.
- Тебе когда... - заговорил Вильдам.
- Послезавтра.
- Дай ей отоспаться, хотя бы до завтра, не трогай.
- Я понимаю.
- Ты ее не суди. Очень она тебя любит. Хочет что-то решить, что-то предпринять, хочет казаться сильной, хочет сердцем все обхватить. А, по сути, она совсем девчонка, слабая, ранимая. Она не с тобой не справилась, она с собой не справилась. Не рассчитала свои силы.
- Я знаю, я вижу. Я тоже ее очень люблю, но...
- Не надо об этом. Давай лучше за нее выпьем, чтоб выдержала, не сломалась, дождалась.
- Ты хочешь сказать, что она может...
- Нет. Она тебе не изменит, но здоровье подорвать может. Давай за нее.
Андрей разлил еще по глотку.
- Не-ет. За нее только по полной.
- А не много? Ты же на машине.
- Не много. И я никуда не поеду, у вас останусь ночевать. Не выгонишь?
Андрей даже обрадовался. Ему в эти дни самому хотелось напиться, но один он пить не мог. А тут такой классный собутыльник!
- Не выгоню, место есть, - он долил стопки до краев. - За нее!
Они выпили, вторая пошла уже лучше. Вильдам взял бутылку, почитал этикетку, снова разлил.
- Наша водка мягче, но будем пить, что есть. Давай за тебя: на рожон не лезь, береги себя, помни, что тебя здесь жена ждет.
- Любимая жена.
Они снова выпили.
- У тебя кроме лимона, есть еще что закусить? - опять поморщился Вильдам.
- Есть, - ответил Андрей и открыл холодильник. На стол легли тарелки с колбасой, сыром, помидорами, баночка черной икры, лепешка.
- Вот! Это уже дело, - Вильдам потянулся за сигаретами.
- Здесь нельзя, - остановил его Андрей.
- Точно, точно. Ругается. Сама курит, но в квартире не разрешает. Тогда бери закусон и пошли на лоджию, - скомандовал он, беря бутылку и стопки, туда же они вытащили журнальный столик, разложили закуску, налили стопки.
- Давай за любовь! - предложил Андрей слегка заплетающимся языком.
- За любовь! - поддержал его Вильдам.
Выпили. Закусили. Закурили.
- А ведь ты ее тоже любишь, - сказал Андрей и, прищурившись, посмотрел на Вильдама.
- Люблю... - задумчиво глядя в окно, ответил Вильдам. - Но ты опередил.
- Ты смотри тут без меня, не балуй.
- Сынок, если бы я хотел побаловать, то уже бы побаловался, тебя не спросил. Но она не такая, она не для баловства...
- Да, она не такая. Она верная! Она меня любит! - восторженно воскликнул Андрей и принялся снова разливать мастику.
Вильдам искоса посмотрел на него, ухмыльнулся в усы. Хмель уже добрался и до него, но головы он не терял.
- Вот только что-то детей у нее нет, - продолжал Андрей. - Я стараюсь, стараюсь. Оно, конечно, еще не время, ей еще три года учиться. Но я уже созрел для отцовства.
- Это ты созрел? Идешь, как мальчишка, на поводу у всех, не думая о своих близких. Ну, был бы у тебя ребенок? Так, ей бы еще хуже пришлось: остаться одной с ребенком на руках...
Андрей набычился.