Вильдам молча наблюдал за Еленой. Со дня отъезда Андрея, он ни разу не притронулся к ней. Он только радовался вместе с ней, когда она получала письма от Андрея, успокаивал ее, когда писем не было. Узнав о ее беременности, он стал еще более предупредителен и заботлив, словно то был его ребенок, а не Андрея, махнув рукой на досужих сплетниц. Похороны Андрея тоже организовывал он. И каждый день носил Елене в больницу фрукты. И первые поздравления, и цветы ей тоже были от него. Но он молчал о своих чувствах. Ему было стыдно, что он дождался ее свободы такой ценой. Он не хотел смерти ее мужа, но судьбе, видно, было угодно распорядиться именно так. Его донимало беспокойство: а не утратил ли он со смертью Андрея ее любовь? Он был готов ждать ее еще и еще: год, два, три..., он понимал, что ее сердечная рана должна затянуться, чтоб она опять не почувствовала предательства по отношению к памяти Андрея. Но любит ли она его по-прежнему или нет? Ответ он искал в ее глазах. А глаза ее были непроницаемы и мрачны, даже когда она улыбалась. Он пытался слушать себя: не почувствует ли он, как прежде, ее любовь? Но сердце молчало.
Вдруг он заметил, как у нее задрожали веки, полуприкрывавшие глаза, на лбу выступили капельки пота, кровь отхлынула от лица, и она начала медленно валиться на бок. Он стремительно сорвался с места, успев подхватить ее у самого пола. За столом все всполошились, Надежда бросилась вызывать "скорую".
- Не надо! - резко и громко окликнул он ее, но, спохватившись, почти шепотом добавил: - "Скорая" ее опять в больницу увезет, оторвет от ребенка, а для нее эта крошка сейчас единственное лекарство, - и, повернувшись к Елене, зашептал ей на ухо: - Не уходи, не уходи, держись, я с тобой. Еленушка, родная моя, любимая, не уходи...
Все стояли вокруг, пораженные его словами, только Евгения Семеновна понимала и грустно смотрела на сына.
Когда Елена вздохнула и открыла глаза, он не удержался и поцеловал ее в лоб.
- Вот и славно. Что ты, девочка, надумала, у тебя же дочь теперь, ты не должна.
- Прости, Виля, но я не сама.
- Вот как? А я испугался.
Все смотрели на них непонимающими глазами, даже Евгения Семеновна насторожилась. Наконец, Вильдам поднял на них глаза и понял, что сказал лишнее, теперь надо выкручиваться, но ему вовсе этого не хотелось. Он опять повернулся к Елене.
- Встать можешь?
- Могу. Это от лекарств, слишком много их в меня вкачали...
В это время из спальни раздался слабый плачь, проснулась дочь. Елена подалась вперед, но Вильдам не позволил ей резко вскочить, в спальню уже спешили бабушки.
- Резко встанешь, сделаешь еще хуже, сейчас тебе ребенка сюда принесут.
- Нет. Я пойду, я осторожно. Ее кормить пора.
Вильдам отпустил ее, но продолжал держать руки вытянутыми, готовый в любой момент снова подхватить ее. Она, слегка пошатываясь, ушла в спальню. Через некоторое время оттуда вышла Евгения Семеновна с мокрыми пеленками, к ней подскочила Катя.
- Ба, давай я, ты еще настираешься.
- В порошке не стирай, мылом, как я тебя учила, - напомнила ей бабушка.
Вскоре из спальни показалась Надежда.
- Кормит, - с улыбкой умиления сказала она.
Все снова сели за стол. Воцарилось неловкое молчание. Его нарушила Надежда:
- Здесь все свои. Ты уж прости, Вильдам, я всегда видела, что ты к ней не равнодушен, но, думаю, ты не должен...
- А он ничего плохого не сделал, - вступилась за сына Евгения Семеновна. - А любовь...ну, что ж с ней поделать...
- Я только хотела сказать, - Надежда поняла, что перегнула в тоне палку, - что Алене сейчас не до этого.
- Надя, успокойся, - Вильдам положил руку на плечо матери, готовой опять что-то сказать в его защиту. - Я не собираюсь Елену ни к чему принуждать, но от помощи ей я не откажусь, а она в ней нуждается.
Надежда промолчала.
- А что с ней было? - осторожно, боясь не сказать лишнего, спросила Татьяна.
- Врачи перестарались, слишком много в нее различных лекарств влили, а они одно лечат, другое калечат. Она сознание потеряла, - пояснил Вильдам.
- А-а. Как же она теперь, всегда будет в обмороки падать?
- Нет, - усмехнулся он. - Скоро все пройдет. Организм еще молодой, восстановится.
- Ну, что ж, - поднялся с места Александр. - Мы пойдем, пожалуй. Маме с дочкой отдохнуть надо.
- Погоди, - потянула его за рукав Таня. - Надо бы посуду помыть, может еще, чем помочь?
- Посуду я помою, - вызвалась Катя, чего дома делала с большой неохотой.
- Спасибо, Таня, пока ничего не надо, можете идти, - ответила по хозяйски Надежда.
- Ладно. Я только с Леной попрощаюсь.
Она заглянула в спальню. Елена лежала на кровати на боку, у ее груди мирно чмокала малышка.
- Лен, мы с Сашей пойдем...
- Иди сюда, - тихо позвала Елена подругу. Таня подошла. - Спасибо вам, большое. Ты приходи, не стесняйся бабок. Это все же мой дом. Я никому здесь командовать не позволю. Поняла?
- Да. Я обязательно буду приходить.
Первый месяц стал самым хлопотным. Нет, не дочка доставляла ей беспокойство, а обе бабушки. Они учили, за все хватались сами, командовали, что ужасно раздражало Елену. Не смотря на договор, Надежда взяла отпуск и приходила каждый день, чем раздражала не только Елену, но и Евгению Семеновну, потому как пыталась учить и ее. Она чувствовала себя здесь полной хозяйкой. Пока здоровье Елены было еще слабо, она терпела, но однажды она не выдержала.
Пришла Катюша и вызвалась погулять с Машенькой. Елена собрала дочку к прогулке и дала Кате на руки.
- Ты Машу вниз снесешь, а я коляску, мне так легче.
Но тут в прихожую выбежала Надежда, вырвала ребенка из Катиных рук и закричала на Елену:
- Ты что, с ума сошла? Ребенка девчонке доверять!
Терпение Елены лопнуло.
- Я никому не позволю командовать собой, тем более тебе, - сказала она, с еле сдерживаемой яростью.
От неожиданности Надежда осеклась и только сказала:
- Но я же бабушка!
- А я мать, - парировала Елена, забрала у нее ребенка и отдала снова притихшей Кате.
- Ты забываешься! - снова повысила тон Надежда.
Елена резко обернулась к ней и жестко, с металлом в голосе сказала:
- Нет, это ты забываешься, сударыня. Запомни, я больше не нуждаюсь в твоей помощи и прошу покинуть мой дом. А впредь, ты можешь навещать свою внучку, но не более, и только в моем присутствии.
Она выпроводила обалдевшую Катю на площадку, вышла с коляской сама и захлопнула дверь. Ее трясло, она знала, что поступила слишком жестоко с Надеждой, но иначе было нельзя, опыт прошлой жизни подсказывал ей, что, если она сразу не поставит свекровь на место, ей долго, а то и никогда, не избавиться от ее назойливого опекунства.
Надежда, ошеломленная, стояла в прихожей и смотрела на дверь.
- Как...она смеет..., если бы это видел Андрей...
- Если бы Андрей видел твое поведение в последнее время, он сам бы тебя выпроводил, - услышала она за спиной голос Евгении Семеновны.
- А Вы, вообще, не вмешивайтесь. Вы его не знали.
- Как же не знала? Знала, - спокойно ответила Евгения Семеновна. - Сколько раз они к нам в гости приходили, да и с тобой наблюдать приходилось: не больно-то ты им командовала.
- Я не командую, я забочусь.
- Нет, голубушка, это не забота. Ты прекрасно сама видишь: Катя крупнее, сильнее ее, а уж красотуленьку нашу ни за что не уронит, она ее, как сестренку любит, а Елене действительно, физически легче коляску вниз спустить. Так о ком твоя забота? Да только о себе, боишься стать ненужной, вот и насаждаешь ей свою, якобы, заботу.
Надежда все-таки была не глупой женщиной и понимала, что Евгения Семеновна права, она промолчала.