- Дядя Виля, мы теперь будем жить все вместе с папой и с мамой. Вот только еще не решили: здесь или к папе поедем, на Север, у него там всю зиму ночь, а вместо солнца на небе горит северное сияние, как светомузыка, только лучше.
Вильдам поднял на них взгляд. В глаза ему сразу бросилась напряженность поз Дмитрия и Ирины, выступивший на лице пот и горящие в свете костра глаза, устремленные друг на друга. Что с ними, понять мог любой дурак, и Вильдам пришел им на помощь:
- Светик, иди сюда ко мне, расскажешь все подробно, а папа с мамой чуть-чуть пройдутся, им надо обсудить, где вы будете жить.
- Я тоже с ними пойду.
- А кто же мне все расскажет? Да и Татьяне надо все сообщить.
- А! Ей не до нас, она все с Сашкой целуется, - нехотя отрываясь от родителей и перебираясь к Вильдаму, проворчала Света.
- А вот и нет. Вовсе мы не целуемся, - прозвучал из темноты со стороны тента голос Татьяны, - и к костру подошли Саша с Таней и Катя.
Дмитрий с Ириной поднялись и нерешительно встали, оглядываясь. Вильдам подозвал Диму и что-то шепнул ему на ухо, указывая на орешник.
Светлана уже делилась с Таней своим достижением, будто бы она уговорила папу и маму жить снова вместе, и принялась рассуждать, где же лучше им поселиться. На "семейном совете" решили, что лучше папе приехать сюда, а северное сияние они просто съездят посмотреть зимой. Вильдам с Катей не вмешивались. Катя прижалась к отцу спиной, взяла у него гитару, она тоже уже научилась на ней играть и пела низковатым бархатным голосом, подражая Пугачевой. Она запела песню из "Иронии судьбы..." на стихи Беллы Ахмадулиной:
"По улице моей, который год
Звучат шаги, мои друзья уходят...
Друзей моих медлительный уход
Той темноте за окнами угоден...
К ним подошла Елена, села рядом, запела вместе с Катей:
"О! Одиночество! Как твой характер крут,
Посверкивая циркулем железным,
Как холодно ты замыкаешь круг,
Не внемля увереньям бесполезным.
Дай встать на цыпочки в твоем лесу,
На том конце замедленного жеста,
Найти листву и поднести к лицу,
И ощутить сиротство, как блаженство.
Даруй мне тишь твоих библиотек,
Твоих концертов строгие мотивы,
И мудрая, я позабуду тех,
Кто умерли или, до селе, живы.
И я познаю радость и печаль,
Свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислоняясь к моим плечам,
Откроет свои давние секреты.
И вот тогда, из слез, из суеты,
Из бедного невежества былого,
Друзей моих прекрасные черты
Появятся и растворятся снова...
Друзей моих прекрасные черты
Появятся и растворятся снова..."
Песня закончилась. Все сидели притихшие, задумчивые. Вильдам забрал у Кати гитару и запел: "Если у вас нету тети...", затем, был "Резиновый ежик с дырочкой в правом боку...", "Собака бывает кусачей...", "Голубой вагон", "Улыбка", "Я играю на гармошке" и другие детские песенки, но когда Света начала зевать, Вильдам "сменил репертуар" и запел задушевные песни Визбора о горах. Света быстро уснула, устроившись на коленях Тани и Саши. Вскоре вернулись Дмитрий с Ириной, глаза их сияли, с губ не сходили улыбки. Они быстренько перенесли спящую Светланку в машину и вернулись к костру. Дмитрий положил руку на плечо Вильдама и слегка его сжал. Вильдам, усмехаясь, похлопал его по руке.
У костра сидели еще часа два. Постепенно ряды полуночников редели: сначала ушли в палатку Саша с Таней, она почти уснула у него на коленях. Затем стала дремать Катя, ее Елена проводила в машину, она не опасалась, что Катя разбудит маленькую Машеньку, обе спали крепко и спокойно, Катя даже могла проспать ночь на одном боку. А места в машине было достаточно.
Когда Елена возвращалась назад, в темноте ее остановил Вильдам, прижал к себе и прошептал:
- Идем.
Он вел ее, как в тот раз, крепко держа за руку и раздвигая ветки другой рукой. В пещере он зажег фонарик, предварительно захваченный им, и вовремя, они чуть не споткнулись о большой камень, лежавший на дороге. В прошлый раз его не было.
- Как же Дима с Ирой здесь ноги не переломали? - сказал тихо Вильдам.
- Они здесь были?
- А где, ты думаешь, они пропадали?
- И ты открыл им наше место...
- Я их выручил. Ты против?
- Нет. Но это уже выглядит так, будто в нашей постели уже кто-то побывал.
- А ты не думаешь, что эту котловину знаем не мы одни?
- Думаю. Но я тех не знаю, и, если они были там, то уже давно.
Вильдам осветил пещеру полностью, в прошлый раз огонек зажигалки позволил лишь пройти и найти выход из пещеры, в этот - Елена разглядела ее полностью. Она оказалась не такой уж маленькой. Не смотря на то, что свод был низкий, не более трех метров в самом высоком месте, пещера уходила в сторону, в глубь горы, большой нишей метра три в ширину и пять в глубину. Там они обнаружили выложенный камнями очаг и невысокий постамент в виде огромного ложа, укрытого высохшей травой и мхом. На краю его лежал смятый носовой платок, а в очаге валялись свежие окурки.
- Вот, видишь, они не дошли до котловинки, наша постель свежа и чиста, - сказал Вильдам. - Ну что? Здесь останемся или пойдем в "постель"?
- Нет. Здесь мрачно, темно. Я хочу под звездное небо, на мягкий ковер мха, - и они направились к проходу в котловину.
Здесь все было по-прежнему: отвесные стены, пружинящий мох под ногами и огромные звезды над головой. Но на этот раз сказочности и таинственности добавлял голубой свет, лившийся сверху от приветливо улыбающейся им полной луны.
- Она на нас смотрит, - прошептала Елена, запрокинув голову вверх.
- Ты ее стесняешься? - спросил в полголоса Вильдам, уже расстегнув ее блузку. - Пусть посмотрит, пусть полюбуется.
Он сам залюбовался ее обнаженной грудью. Благодаря кормлению, ее груди увеличились, налились, каждая из них уже не умещалась в его ладонь, чтоб обхватить одну требовались обе руки, а сейчас в лунном свете они светились, словно два наполненных волшебным зельем сосуда. Ему захотелось припасть к ним и пить-пить чудесный нектар, заполнявший не только их, но и всю его любимую. Он принялся нежно целовать ее груди, но вдруг почувствовал, как сначала из одного соска, а потом из другого полились липкие, сладкие ручейки. До этого он вообще опасался прикасаться к груди Елены, но на этот раз не удержался, и вот, пожалуйста, драгоценная влага, несущая жизнь и здоровье маленькому существу, разливалась на его глазах. Он растерянно поднял к Елене голову. А она смотрела на него, прищурившись и усмехаясь.
- Что, не понравилось?
А молоко бежало и бежало, Вильдам подставил ладони, и оно медленно стало их заполнять. Он уже испуганно посмотрел на нее.
- Как его остановить? Оно же все вытечет, чем ты будешь Машеньку утром кормить?
Елена засмеялась.
- Все не вытечет. А ты отсоси слегка, чтоб через край не лилось. Или противно?
- А можно? Ей останется?
- Смотря, сколько выпьешь.
Он осторожно прикоснулся к одному соску губами, прижал его языком, в рот ему брызнула струйка молока. Он испугался и выпустил сосок.
- Ну, пожалуйста! - умоляюще произнесла Елена. - А то, я буду вся липкая, а мыться ледяной водой мне нельзя, застужусь, - и он принялся отсасывать молоко с каждого соска поочередно. Она застонала. Он остановился.
- Тебе больно?
- Нет. Продолжай, - сдавленным голосом проговорила она.
Когда дочка сосала ее грудь, она чувствовала небольшое наслаждение, но сейчас ее возбуждение поднялось на такую высоту, что она почувствовала приближающийся оргазм. Он это понял. И быстро, не выпуская соска изо рта, стянул ее и свои брюки, вошел в нее. Из ее горла вырвался, нет, не крик - рык блаженствующей львицы! Она вцепилась ногтями в его спину, побуждая его двигаться сильнее и резче. Голова ее металась из стороны в сторону, а "рык" сменился одним протяжным стоном, прерывающимся всхлипываниями, когда она набирала в грудь новую порцию воздуха. Ей казалось, что луна от смущения померкла, отвернулась, а звезды устремились прямо к ней, все ближе и ближе... Ее крик эхом отозвался в стенах их любовного убежища. Но Вильдам не остановился, он снова и снова, только меняя позы и ритм, добивался этого ее дикого крика, чувствуя приближение ее оргазма каждой клеточкой своего тела. Восторг обладания ею не покидал его, ему хотелось смеяться и кричать вместе с нею, но пока он сдерживал этот свой порыв, он мог продолжать. И он терпел, только постанывал и нашептывал ей нежные слова любви, когда она слегка затихала. Но и его терпению пришел конец. Дождавшись очередного пика ее ощущений, очередного вскрика, он дал себе волю и выпустил свой восторг наружу, ответив ей рыком настоящего льва, царя зверей, короля и хозяина своей львицы...Наверняка, это укромное место никогда не слышало столь яркого выражения бури любовных чувств, на которые могут быть способны живые существа, населяющие эту планету...